Антишахматы. Записки злодея. Возвращение невозвращенца
Шрифт:
Я объяснил Фурману смысл ситуации. Нейтрализовать Загайнова — задача Фурману была понятна, но совершенно незнакома. Ведь Фурман был не просто шахматистом — он был только шахматистом; кроме шахмат, он ничего не умел, вне шахмат он становился беспомощным как дитя. Но он мне сказал: «Не бери в голову. Играй спокойно. Мы разберемся с этим парапсихологом».
Потому что он уже знал, кому перепоручить это дело: Гершановичу, моему доктору на этом матче.
Не знаю, почему Фурман с такой уверенностью положился на Гершановича — из-за его хватки, практической сметки или же из-за обширных знакомств в медицинских и околомедицинских кругах,— но выбор оказался удачным.
«Нет ничего проще,— сказал Гершанович.— У меня есть приятель (со
Уже на следующей партии Зухарь сидел в зале. И Загайнова не стало. То ли он затаился, то ли исчез совсем — только я больше ни разу не ощутил его навязчивого присутствия...
Наш второй матч состоялся на Филиппинах — в Багио. Каждый матч имеет свое лицо. Каждый имеет какую-то черту?
которая определяет это лицо, делает его единственным, незабываемым. Матч в Багио — самое склочное, самое скандальное соревнование из всех, в которых я когда-либо принимал участие...
Зухарь не входил в мою группу, но он приехал в составе советской делегации, потому что я рассчитывал на него. Шахматная партия является результатом множества векторов, и среди них психологические — далеко не самые последние. Я это всегда понимал и всегда старался учитывать, но часто получалось совсем не так, как хотелось. Все-таки в шахматах самое главное — сами шахматы, и, когда они меня захватывали целиком, все остальное, естественно, выходило из-под контроля. А между тем нужно следить за своим состоянием и за состоянием соперника, чтобы вовремя (если внешахматные обстоятельства начнут влиять на игру) внести в свои действия коррективы. Именно в этом я рассчитывал на Зухаря — на его совет и подсказку, если я из-за своей занятости шахматами что-то упущу.
Был у меня на Зухаря и конкретный расчет. Матч предстоял длинный; как ни готовься, в какой-то момент утомление догонит непременно; не знаю, как оно действует на других, а у меня при утомлении в первую очередь ухудшается сон, который — и так не раз бывало — при переутомлении пропадает совсем. Л Зухарь как раз специалист по сну, это его кусок хлеба. К службе он не был привязан; помочь — готов; так отчего же не воспользоваться любезностью такого полезного человека?
Чтобы получить материал, психолог должен наблюдать. Зухарь выбрал место, с которого он мог одинаково хорошо видеть и меня, и Корчного, и там сидел практически не поднимаясь; он очень серьезно отнесся к своей роли. И вот кто-то решил, что он телепатически воздействует на Корчного... Я понимаю своих противников: если бы не было Зухаря — его нужно было бы выдумать.
Из книги «Сестра моя Каисса» (Нью-Йорк, 1990)
Тема психологии была затронута и в более позднем интервью Карпова газете «Спорт-экспресс» (24 августа 1991):
«— Анатолий Евгеньевич, вы поддаетесь внушению?
Не поддаюсь совершенно.
Тогда какова роль психолога?
Поверьте, не для того, чтобы воздействовать на соперника.
А это, в принципе, возможно?
Нарушить концентрацию — да. Только для этого совсем не обязательно быть психологом. Любой человек подвержен эмоциональным влияниям, и всегда можно придумать, как его вывести из себя».
Виктор МАЛКИН, доктор медицины КТО ВЫ, ДОКТОР ЗУХАРЬ?
Владимир Петрович Зухарь, доктор медицинских наук, неожиданно для самого себя и для всех нас, его товарищей, стал всемирно известным человеком. О нем много писали в зарубежной прессе, говорили о «загадочном» докторе Зухаре и у нас. Весьма примечательно, что именно шахматам, в которые Зухарь играть не умел, он всецело обязан своей, может быть, сомнительной славой.
Я никогда не
Неожиданно для меня и многих сослуживцев Зухарь сообщил, что его привлекли как психолога к работе с выдающимся шахматистом Анатолием Карповым, который вскоре должен играть финальный претендентский матч с Виктором Корчным. «Будем ходить на игру вместе»,— предложил мне Зухарь, и я охотно согласился.
Матч проходил осенью 1974 года в Москве, в Колонном зале Дома союзов и в зале Чайковского. Владимир Зухарь появлялся в зале обычно с женой — Ириной Пушкиной, тоже психологом. Они занимали места в 5-м или 6-м ряду партера, иногда сбоку в амфитеатре, вблизи сцены. На многих партиях я сидел рядом с ними. При этом наличия связи между Зухарем и Карповым не замечал. Не помню случая, чтобы они обменивались взглядами или приветствовали друг друга жестами. Володя вел себя в зрительном зале раскованно, переговаривался с Ириной и со мной. Эпизодически мы выходили в фойе, где пили чай в буфете и общались с представителями «команды» Карпова, причем чаще, чем с другими, с доктором Гершановичем — врачом Карпова, старинным другом Зухаря. Профессор М. Гершанович, врач-онколог, был близок к семье Карповых, искренне привязан к Анатолию, опекал его: следил за состоянием здоровья, обеспечивал рациональным питанием. Он-то, кстати, и привлек Зухаря к работе с Карповым.
Через некоторое время из бесед с Зухарем я узнал, что основной своей задачей он считает психофизиологическую поддержку Карпова, включая помощь в захвате психологической инициативы во время матча. С этой целью он давал рекомендации Карпову, как ему следует вести себя во время общения с противником — Корчным. Традиционно каждая партия матча начиналась с рукопожатия. Это, казалось бы, малозаметное событие на самом деле имеет существенное значение, так как знаменует начало непосредственного психологического общения. Протягивая руку, принято переводить взгляд, фокусируя его на глазах того, с кем здороваешься. Если же в это время взгляд устремлен в сторону или «сквозь» противника, то приветствие приобретает как бы недоброжелательный характер: человек ощущает пренебрежительное отношение к себе. Именно так Зухарь рекомендовал здороваться Карпову с Корчным (и «в далеком Багио» рукопожатие стало важным элементом психологической войны).
В борьбе за психологическую инициативу важно, чтобы противник помимо игрового давления чувствовал и как бы физическое давление. С этой целью некоторые шахматисты после сильных и порою неожиданных ходов часто, даже неосознанно, бросают «пытливый взгляд» на противника. Такой взгляд, если достигает цели — глаз противника, мешает ему думать, отвлекает от игры. Вспомним, что половину матча в Багио Корчной играл в зеркальных очках, чтобы лишить Карпова его любимого занятия — стоять над столом и смотреть в упор на противника. Кстати, в матчах Карпова с Каспаровым также эпизодически происходили перестрелки глазами, и это печально, ибо такие действия не соответствуют духу игры. Перехват взгляда — творчество Зухаря, его рецепт, который был использован Карповым.
Но вернемся к московскому матчу. Особенно памятна мне 17-я партия. Мы с Зухарем пришли в тот пасмурный день к началу поединка. На сцене все было как всегда: Корчной обдумывал ход, в руках у него были индийские четки, и он медленно перебирал их. Появление четок у Корчного — шахматиста легко возбудимого, с высокой потребностью к движениям во время игры — давало основания считать, что с ним работает опытный психолог (это был Рудольф Загайнов, известный специалист в области спортивной психологии).