Антитело
Шрифт:
— Глеб ушел.
— Куда?
Сергей потер лоб. Выдумывать что-то он был не в состоянии.
— Не знаю.
Аленка встала, покачнулась, и обвела взглядом комнату, будто видела ее впервые. Описав полный круг, она снова посмотрела на отца.
— Я есть хочу.
— Пойдем. Приготовлю тебе что-нибудь.
Они прошли на кухню, и Сергей сварил ей макароны. Он сел на стул и с умилением смотрел на то, с каким аппетитом ест девочка. Самому есть не хотелось — готовка лишила его последних сил. Он сидел, с трудом дыша через воспаленное горло, и любовался на дочь.
— Он уехал домой? — спросила
Рот ее был набит макаронами и, когда она говорила, можно было увидеть белую массу у нее на языке.
«А раньше она их терпеть не могла»
— Кто, милая?
Девочка скорчила досадливую рожицу.
— Глеееб! — протянула она противным и требовательным голосом.
— Нет. Не уехал. Он просто… ушел.
Аленка кивнула и вернулась к своим макаронам, больше не задавая никаких вопросов. Только на лбу у нее появилась тонкая морщинка, будто она размышляла о чем-то. Сергею очень захотелось знать, о чем она думает. Что за мысли вертятся в этой маленькой странной голове? Он знал, что девочка не ответит. Она сильно изменилась за последнее время. Все изменилось. Ему показалось, что известие об уходе Глеба ее успокоило. Она как-то расслабилась, словно обмякла.
«Наверное, она его боялась. Бедный ребенок. Боялась собственного брата»
Сергей не желал думать о племяннике, но, помимо воли, мысли вновь и вновь возвращались к нему. Что нашло на парня? Почему он так себя повел? Эти вопросы мучили его, обреченные оставаться без ответа. Он не понимал и не мог понять своего племянника. Свою дочь. Даже самого себя. Ему вдруг очень захотелось плакать. В небе появился зуд, но он сдержался.
«Нельзя при ней. Потом»
Аленка. Он вдруг вспомнил ее совсем маленькой. Вспомнил, как она радостно бегала с бумажным самолетиком, крича: «Папа, он летает! Смотри! Он правда ЛЕТАЕТ!». Ее короткие, взлохмаченные со сна волосы светились в ярком блеске солнца.
Она умрет. Не от руки Глеба, но все равно — умрет. Или умрет он сам, а она попадет в какой-нибудь сиротский дом. Сергей очень живо представил себе: она стоит в углу комнаты, стены которой покрашены в казенный болотный цвет. У нее дрожат губы. Он почти услышал, как она тихо шепчет: «Папа. Папочка. Забери меня отсюда. Не оставляй меня здесь одну. Я буду хорошо себя вести! Ну пожалуйста!»
Он почувствовал влагу на щеке. По коже побежала слеза.
«Все-таки потекла, проклятая»
Сергей снова посмотрел на Аленку. Ему вдруг так захотелось обнять дочь, прижать ее к себе, захотелось, чтобы она тоже заплакала. Заплакала по маме. По ним. Стала похожа на обычного ребенка. Его ребенка. Но он сдержался. Дочь стала чужой, как будто не имела к ним никакого отношения. Чужой. От нее исходил слабый, но очень неприятный запах, который особенно усиливался, когда она говорила. Будто что-то стухло.
«Наверное, я сам пахну не лучше»
— Ты плачешь, — сказала Аленка. Без эмоций — просто констатируя факт.
— Сейчас пройдет.
Она кивнула и склонилась над тарелкой.
Сумерки еще только начали сгущаться над полем, постепенно поглощая свет красного солнца, а в лесу уже было темно. От земли веяло холодом и сыростью, но Глеб не замечал этого. Степан исчез около часа назад, оставив его одного, и продолжая охранять
Глеб давно хотел написать какой-нибудь рассказ и опубликовать его в журнале — когда-то он мнил себя писателем. Много раз начинал работу и всегда бросал, не доводя до конца. Получалось все не то, не о том и просто скучно. Сейчас он сидел и обдумывал историю, в которой брат убивает свою сестру, повинуясь голосу в голове, указывающему, как это сделать. Сестра оказалась совсем не ребенком, а злобным инопланетным паразитом. Об этом никто не догадывался и только ее брат видел, как она подзаряжается от домашней розетки. Складывающийся в голове рассказ нравился Глебу. Его можно написать. И получится совсем неплохо.
Лес полностью погрузился в темноту, когда он встал с дерева, взял нож и отправился к дому.
Настя сидела у себя в комнате и читала книгу, рассеянно водя глазами по ровным строчкам и не понимая ни слова. Она прислушивалась к голосам родителей, доносящимся из-за приоткрытой двери.
— …очень неприятная ситуация, — говорила мать.
— Да она всегда была бесноватая. А сейчас и вовсе умом тронулась, — отвечал отец.
— Меня беспокоит, что Настя к ней тянется. И я не могу понять — почему?
— А сама она что говорит?
— Ничего.
— Да…
— Я боюсь, как бы Анька ее во что-нибудь не втянула. Во что-нибудь… нехорошее.
— Она ходила к ней с тем парнем? Племянником Сереги?
— Да. Его Глеб зовут. Энгельсина их видела.
На пару минут воцарилась тишина. Настя автоматически перелистнула страницу и вздрогнула от сухого шороха бумаги. Снова послышался голос отца.
— А что она там кричала?
— Про какую-то болезнь. Эпидемию.
— Черт знает, что такое! Может, мне с Кириллом поговорить? Он вроде как участковый — пусть к ней зайдет.
— Может, и стоит.
В дверь позвонили, и Настя услышала, как мать пошла открывать. Из прихожей донеслись стуки и неразборчивые голоса. Спустя несколько минут, она услышала, как гость прошел в комнату.
— Здравствуй, Наина, — сказал отец.
Соседка.
Наина что-то тихо ответила. Потом еще что-то добавила. Слов было не разобрать.
Настя знала, что разговор пойдет о знахарке.
«Это в стиле Наины — совать нос в чужие дела. В общем стиле поселка, по большому счету»
Она услышала шаги возле двери и быстро уткнулась в книгу. В комнату заглянула мать.
— Наина пришла. Не хочешь поздороваться?
Настя, не отрываясь от чтения, прокричала.
— Здравствуйте, тетя Наина!
— Здравствуй, милая!
Мать поджала губы и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
«Они все уже судачат об этом! И до чего же длинный у некоторых нос! Лучше бы за собой следили!»
Настя почувствовала, что слишком раздражена, чтобы читать. Она закрыла книгу и стала смотреть на кружевную скатерть комода напротив.