Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
Куда там сонной Москве до Петербурга! А уж Нижнему Новгороду и вовсе не тягаться!
И, разместив по амбарам привезённые муку, воск, конопляное масло и пряжу, купеческий сын Михаил Костромин вместе с отцовским приказчиком Гаврилычем, который бывал в Петербурге ещё при Петре I, отправился на следующий день бродить по необычному городу.
Рассказал Гаврилыч, как, по преданию, закладывался Петербург.
Узнал Михаил Костромин и о церемониале, который «батюшка-дядюшка» нынешней царицы ввёл в обиход при замерзании и вскрытии Невы.
О том, что река стала, извещает здесь
А о том, что река очистилась ото льда, петербуржцы оповещаются тремя пушечными выстрелами из Петропавловской крепости. После того Неву в ялике раньше переезжал царь, а в его отсутствие — генерал-адмирал. Ныне же этот вояж совершает комендант города или фаворит царицы Эрнест Бирон.
По широкой, обсаженной по обе стороны кустами аллее Царицына луга (как тогда именовали Марсово поле) приезжие прошли к огороженному решёткой Летнему саду. Там между облысевших зимних деревьев и кустов высились белый под железной крышей дворец Петра и летний дворец Анны Иоанновны с бронзовым гербом её фаворита на фронтоне. Вокруг гротов с лестницами, украшенными морскими раковинами, — свинцовые статуи персонажей эзоповских басен. Фонтаны, Архиерейская, Шкиперская и Дамская площадки со скамейками и столами, деревянный помост для оркестра.
Затем Гаврилыч повёл купеческого сына на зверовой двор. Там проживал привезённый из южных стран, где люди — не только подлого, но и дворянского звания — даже зимой голышом ходят, дивный зверь по имени слон. О том слоне Михаил Костромин ещё в Нижнем Новгороде слышал. Думал — врут люди. Ан нет. И вправду велик был слон. Шубу для него — к снегу и морозу тот зверь привычки не имел — скорняки из ста бараньих шкур шили.
За три серебряные копейки служитель не только разрешил нижегородцам по верёвочной лесенке взобраться на спину слону, но и показал им бумагу, из которой было видно, во сколько его пропитание царской казне обходится.
Из зверового двора отправились к гостиному. И про товары надобно было узнать, и про цены. Без того в торговом деле никак нельзя.
Обширен новый гостиный двор у Зелёного моста, ничего не скажешь. И суконная линия здесь имеется, и шубная, и шапочная, и зеркальная, и аптекарская.
А рядов тех — не счесть: бабий ряд — в нём перинами торгуют, подушками, кружевами да нитками; табачный ряд; свечной; седельный; птичий; холщовый; лоскутный; ветошный… Даже «стригальный ряд», где волосочёсы и брадобреи хозяйничают, — и тот есть.
Иноземных купцов мало — не время, весной понаедут. Больше — своих. Но заморских товаров хватает: голландские полотна, бархат, шелка, медная и оловянная посуда, апельсины, лимоны, красное вино, благовония.
Помимо купцов и их приказчиков, торгуют с лотков ремесленники.
Тут искусные изделия и железных кузнецов, и медных; мастеров по серебру; резчиков рога и кости — гребни, ларцы, белильницы и румяльницы для баб и девок, им же потребные хитрые коробочки с тайными запорами — клеельницы для ресниц и бровей, ежели у которой коротки.
В зеркальной линии скоморошничает меж лавок кудрявый
— Той, что черноброва и круглолица, без зеркальца не обойтиться — заплетёт косу да и увидит всю свою красу. А кикиморе — той лучше миновать наш товар стороной. А то намедни одна в зеркальце поглядела — да и обомлела: нос крючком, голова тычком, а на рябом рыле черти горох молотили….
Миновав лоточников, нижегородцы прошли к месту, где шла распродажа конфискованного у князя Василия Лукича Долгорукова и прочих государственных преступников имущества.
По всему было видно, что небедно жил своровавший супротив государыни князь: портреты многокрасочные, что именовались в прежние времена парсунами с живства, то есть с натуры; шубы богатые, одна другой краше — и собольи лапчатые, и на бобре, и на кунице; кафтаны бархатные; табакерки; ларцы; кубки.
Тут у кого хочешь глаза разбегутся. Но Михаил Костромин приметил лишь одно: скромно стоявшие в глубине обширного прилавка старинные, позеленевшие от времени бронзовые часы с одной часовой стрелкой и необычным восьмиугольным циферблатом. На часовом золотом прописанном круге сверкали будто в серебристом свете луны «зодейные знаки» двенадцати созвездий небесной сферы.
Замер в прыжке, откинув назад голову и подняв вверх трёхконечный, словно казачья плётка, хвост, властитель человеческого разума Овен. Натянул до звона тетиву лука с калёной стрелой Стрелец; опрокинул свой кувшин, из которого нескончаемым потоком льётся хрустальная вода, лёгкий телом Водолей; изогнул басурманской кривой саблей ядовитый хвост чёрный Скорпион, в котором вся сила мужская, как в кулаке, собрана…
Неуклюжий Рак, пышнотелая Дева с цветком в руке, эфиопский гривастый Лев, купеческие Весы с двумя чашами, Козерог, Телец, Рыбы….
Костромин никогда не слыхал про папу Сильвестра II, Бомелия, Стоу, Бранда, часовщика герцогини курляндской Питера Гофмана. Не слыхал он, разумеется, и про предсказания доктора и волхва Иоанна Грозного о счастливой судьбе восьмого владельца часов.
И ни к чему вроде были Костромину часы. А отойти от прилавка он не мог. Стоял, слушал тиканье часов с восьмиконечным циферблатом и постепенно стал разбирать в этом тиканье слова: «Ку-пи, ку-пи», — тихо, но настойчиво шептали ему часы.
— Часы столовые с часовым боевым известием, — вяло сказал золотушный подьячий, тыча в часы сухим негнущимся пальцем. — Старинные. Али немецкой али фряжской работы.
Хотел отойти Костромин от прилавка — не может: не слушают его ноги, словно свинцом налиты.
А Гаврилычу что? Сын хозяйский стоит — и он постоять может. Стоять — не ходить.
«Ку-пи, ку-пи, ку-пи, ку-пи…» — стучат часы.
Что тут будешь делать?
Вздохнул Костромин — немалые деньги эта старая игрушка стоила, расстегнул шубу и полез за кошельком.
И тут же часы зазвенели с перезвоном колокольчиками, словно засмеялись. Ожили на часовом круге «зодейные знаки»: помахал купеческому сыну приветственно трёхконечным хвостом Овен, подмигнул лукаво Стрелец, протянула Костромину свой цветок пышнотелая Дева, ещё более изогнул рога Козерог…