Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
Они предназначались в дар Екатерине II.
Инструменты для изготовления этого уникального прибора Кулибин делал сам.
Деталей в часах насчитывалось свыше тысячи. А специальных инструментов механику потребовалось около ста.
Костромин вместе с одряхлевшим уже Гаврилычем иногда заходил в дом к Кулибину и затаив дыхание смотрел, как тот работает.
Колдун! Истинный колдун! Но, может, именно такие колдуны и нужны России?
Конструируя и изготовляя эти часы, Кулибин одновременно был сказочником, часовщиком, стихотворцем, скульптором, серебряных и золотых дел мастером, композитором (замечу
Но зато и часы получились такими, что полюбоваться ими вместе со всей своей семьёй явился к Кулибину сам нижегородский губернатор. Побывали и прочие именитые жители. Говорят, приезжали даже из других волжских городов.
На первый взгляд детище механика-самоучки особого впечатления не производило: часы как часы. Циферблат со стрелками. Каждые полчаса и четверть часа звонко бьют маленькие молоточки. Забавно, конечно, но такими забавами в екатерининские времена уже никого не удивишь.
Но стоило посетителям набраться терпения, и они попадали прямо в сказку.
Чего только не умели эти часы! Разве только вот мастер не научил их кричать петухом и кудахтать курицей…
Но ни папа Сильвестр II, ни Бомелий не поставили бы это обстоятельство в вину нижегородскому механику: и времена меняются, и часовые механизмы, и мастера.
А Костромин — тот был в восторге. Думаю, часы Бомелия тоже должны были быть довольны. Выходило, что не зря они всполошили всю слободу, трижды прокричав петухом, когда на свет появился Ваня Кулибин. По такому случаю и трижды три прокричать не грех. Веселились, видно, волшебные часы и, как положено всему волшебному, удивляли народ.
А нижегородский губернатор снял со своего пальца кольцо и подарил мастеру. По его мнению, часы Робинзона с технически необитаемого российского острова под именем Нижний Новгород должны были прийтись императрице по душе. Лакома она была до всяких придумок.
В Эрмитаже при Екатерине II устраивались так называемые «большие собрания» — шумные балы с сотнями гостей; «средние» — для нескольких десятков приближённых, взысканных доверием, милостью и приязнью императрицы, и, наконец, «малые собрания». На них неизменно присутствовали лишь несколько близких Екатерине людей.
На одно из таких «малых собраний» и были доставлены в «Алмазную комнату» часы Кулибина.
Часы поместили на почётное место — между изображением Полтавской битвы, выточенным под надзором токаря Нартова Петром I, и табакерками, шашками и напёрстком работы самой Екатерины, которая в часы досуга читала, вязала или, подражая своему великому предшественнику, занималась «токарным художеством».
Екатерина рассчитывала на то, что часы произведут фурор. И не ошиблась.
Даже барон Ванжура, известный в Вене композитор, пианист и скрипач, прижившийся в России в качестве капельмейстера придворной оперы, немало повидавший диковинок во время своих странствий по Европе, и тот был ошеломлён. Прослушав сыгранные часами мелодии, Ванжура пошутил, что с превеликим удовольствием зачислил бы их на любую вакансию в оперный оркестр.
— Умны, изящны и красивы и в отличие
— Зело ошибаетесь, капитан, — по-русски ответила Екатерина, делая вид, что вытягивается во фрунт, не приподнимаясь, однако, со своего кресла, на подлокотнике которого лежала табакерка с нюхательным табаком.
— Вы есть дерзкий офицер, поручик, — подыгрывая императрице, грозно сказал Ванжура. — Всем офицерам во всех армиях известно хорошо, что старшие в чине никогда не ошибаются. Всем офицерам известно, что старшие в чине всегда говорят истину.
— Прошу пардону, капитан. Но сии часы изготовлены не австрийским мастером.
— Неужто французом?
— Нет.
— Швейцарцем?
— Нет.
— Англичанином? Итальянцем? Испанцем? Голландцем?
— Не угадали, капитан.
— А кем же?
— Русским.
Волосы барона опустились до бровей.
— Майн готт! — воскликнул он. — Но этот часовщик обучался всё-таки у австрийского мастера?
— Увы, — сказала Екатерина.
— А у кого?
— Или у господа бога, или у князя тьмы.
— Отменные учителя, — признал Ванжура. — А как в России называют мастеров, которые своим искусством обязаны только им? — И барон показал пальцем на потолок.
— Само-учками, — сказала Екатерина, которая сама лишь недавно выучила это трудное русское слово.
Часы Кулибина заняли отведённое им место в «Алмазной комнате», а затем были помещены в так называемый «Кабинет Петра Великого».
Самому Ивану Петровичу предложили в качестве заведующего механическими мастерскими Российской академии наук покинуть Нижний Новгород и переехать в Петербург.
Здесь им был построен лифт, поднимавший кабину с помощью винтовых механизмов, создан оптический телеграф, разработана конструкция «механических ног», то есть протезов… Здесь же ему была вручена золотая медаль на андреевской ленте. Две аллегорические фигуры, изображавшие науки и художества, держали над именем Кулибина лавровый венок. Надпись гласила: «Достойному. Академия наук — механику Кулибину».
«Достойному»… Это слово не напрасно было выгравировано на медали академии. Ведь нередко лавровые венки раздавали и недостойным…
— Таким образом, насколько я понимаю, столик в «ларце времени», который стоял в простенке между двумя окнами, предназначался для волшебных часов Бомелия и часов, подаренных Иваном Петровичем Кулибиным Екатерине II? — спросил я у Белова.
— Вы близки к истине, но всё-таки не угадали, — сказал Василий Петрович. — Согласно всё той же легенде часы Бомелия, или папы Сильвестра II, — о конце концов для нас это безразлично — сгорели вместе с домом Кулибина во время пожара 1814 года. После этого Иван Петрович Кулибин уже не оправился.