Антология «Дракула»

Морган Крис

Через некоторое время я заключил сходное соглашение с хозяйкой шикарного борделя в Берлине. Более десяти лет я провел, погрузившись в чтение и научные занятия и довольствуясь малыми толиками необходимой мне пищи.

Посещая публичные дома, я принимал все меры предосторожности, позволяющие избегать неловких ситуаций. Своих партнеров я вводил в состояние глубокого транса и ограничивался порциями, не превышавшими пол-литра крови. После, удовлетворенный, хотя и не насыщенный, пользуясь глубоким сном своего партнера, я исцелял ранку при помощи святой воды, которую

за плату мне доставлял один бродячий монах. Святую воду я держат в золотой фляге, тщательно избегая малейших контактов собственной кожи с этой жидкостью.

В тысяча девятьсот одиннадцатом году спокойное и размеренное течение моей жизни было нарушено. Я оплатил очередной визит в бордель и уже собирался уходить, когда дворецкий с низким поклоном сообщил, что мадам просит меня пожаловать к ней для важного разговора. То было из ряда вон выходящее событие. Наше с мадам общение было сведено к минимуму, что вполне отвечало моим желаниям. Мы оба неизменно выполняли взятые на себя обязательства, и необходимости встречаться у нас не было никакой. Как правило, встретившись на лестнице или в холле, мы ограничивались краткими приветствиями.

Выслушав дворецкого, я сдержанно кивнул, и он проводил меня в маленькую гостиную. Когда дверь за слугой закрылась, мадам Шарман любезно предложила мне бокал вина. Я столь же любезно отказался.

— Простите мою оплошность, — с кокетливым смехом сказала она. — Разумеется, вы не пьете вина. Кроме того, вы только что утолили жажду кровью, верно?

В моей груди закипела волна ярости — чувства, которого я не испытывал уже много лет. В прежние времена приступ ярости был верным предвестником кровавого убийства. С трудом подавив отчаянное желание наброситься на наглую бабу и клыками вспороть ей шею, я осведомился ледяным тоном:

— Что вы имеете в виду?

— Я всего лишь… — с дрожью в голосе пролепетала она. — Герр Шекели… Разве вы не принадлежите к племени немертвых?

Мне доводилось слышать, что мое лицо, искаженное гримасой гнева, являет собой пугающее, демоническое зрелище. Вероятно, так оно и было, потому что испуганная женщина подалась назад и ее лицо побледнело под толстым слоем румян. Неуверенными шагами она приблизилась к столу и достала из ящика столь ненавистное мне распятие. Сделав над собой усилие, я постарался ничем не выдать охватившего меня отвращения.

— Что это? — процедил я. — Шантаж?

— Вовсе нет, месье.

Голос мадам по-прежнему дрожал, но во взгляде появилась уверенность. Она не сомневалась в могуществе предмета, который держала в руках.

— Тогда что вам нужно? И откуда вы узнали? Я тщательно следил за тем, чтобы у ваших служащих не осталось никаких воспоминаний.

— Откуда я узнала, месье? После стольких лет? Признаков слишком много, а я не совсем невежественна по этой части.

Я угрюмо молчал, и она продолжала:

— Начнем с того, что ваша мертвенная бледность говорит сама за себя. Когда вы однажды поцеловали мою руку, меня буквально пронзило холодом. Ваше нежелание использовать одну и ту же шлюху дважды тоже заставило меня насторожиться. К тому

же вы настояли на том, чтобы в вашей комнате не было никаких украшений — вероятно, опасались встретить там распятие или картину на религиозную тему. А когда я заметила, что на шеях, грудях и запястьях девочек, имевших с вами дело, остаются крошечные шрамы, сомнений не осталось. Кстати, неужели вы думаете, что являетесь единственным немертвым в Париже?

— Что вы хотите сказать?

Я невольно подался вперед, рискуя коснуться распятия, которое виделось мне раскаленным добела.

— Один из моих постоянных клиентов принадлежит к тому же племени, что и вы, месье, — заявила мадам. — Он несколько раз приводил ко мне гостей и выразил желание поговорить с вами. Сейчас он здесь, в моем будуаре. Я оставлю вас. Вы можете всецело доверять моему умению хранить чужие тайны. Тот, другой, посещает меня гораздо дольше, чем вы, и у него никогда не было причин для недовольства. Распятие я держу в столе на тот случай, если он вдруг забудется.

В прежние времена мне доводилось слышать о Носферату, которые превращают людей в рабов, удерживая их в подчинении обещаниями грядущего бессмертия. Сам я никогда подобными вещами не занимался, ибо уверен, что представители человеческого рода при любых обстоятельствах не заслуживают доверия. Сумасшедший Ренфилд — единственное исключение из правила. К тому же этот простофиля стал для меня всего лишь средством достижения цели, а не слугой, и уж тем более не доверенным лицом.

Я уставился на мадам и не отводил взгляд до тех пор, пока не заметил, что она близка к обмороку. Тогда я едва заметно кивнул. Она повернулась, постучала в дверь будуара и, не глядя на меня, выскользнула прочь.

Дверь будуара открылась, и на пороге возникла высокая фигура. Полагаю, чувства, сходные с теми, что я испытал в тот момент, человек испытывает, глядя на себя в зеркало. Стоявший передо мной незнакомец был высок ростом и худощав, с орлиным носом и пронзительным взглядом, а приоткрытые сочные пунцовые губы позволяли разглядеть острые зубы. Его длинные, до плеч, волосы, маленькие усики и аккуратную вандейковскую бородку седина окрасила в серо-стальной цвет. Однако были меж нами и отличия. Я неизменно хожу в черном, а незнакомец щеголял в белоснежной гофрированной манишке, смокинге и малиновых брюках. В том, что передо мной истинный Носферату, можно было не сомневаться.

— Добрый вечер.

Он склонил голову в легком поклоне, принятом среди равных:

— Насколько мне известно, вы предпочитаете вымышленное имя. Как прикажете к вам обращаться?

Я поклонился в ответ:

— Я — Влад Дракула, князь Валахии.

— О, я много о вас слышал. Знакомство с вами — большая честь для меня, граф Дракула. До меня доходили слухи о том, что вы прекратили свое существование, но я не принимал их на веру. Измышления человеческой хитрости бессильны одержать над вами победу. — Он слегка раздвинул губы в улыбке. — Что до меня, то мое имя… Скажем так, в прошлой жизни я был известен под именем Арман Жан дю Плесси, кардинал Ришелье.