Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10

Хорватова Елена Викторовна

У защитника нашлось несколько вопросов, а потом был объявлен перерыв.

Глава 2

После перерыва начался допрос свидетелей. Их снова пригласили в зал заседаний, каждый отвечал на вопросы об имени, звании, вероисповедании и прочем... Молоденький батюшка привел всех скопом к присяге, и разномастную толпу свидетелей снова увели из зала, вызывая в дальнейшем по одному.

Ксения Лапина, нарядная девица, одетая в модный бархатный костюм и шляпу со страусиными перьями, вычурно смотревшуюся в казенной обстановке суда, подтвердила, что в день убийства Анастасия Покотилова была у нее в гостях. Про телефонный звонок неизвестного лица, вызвавшего Асю домой, Ксения почему-то ничего не вспомнила.

Зато она рассказала, что подруга жаловалась на недавнюю ссору с мужем, что ссоры вообще у Покотиловых бывали часто, и в тот день обиженная мужем Ася казалась на редкость мрачной, сидела, погрузившись в собственные мысли, а потом вдруг ни с того ни с сего сорвалась и понеслась домой, даже не выпив чаю...

Сведения о ссорах супругов Покотиловых подтвердила и горничная из их дома, и другая домашняя прислуга, включая дворника. Дворник даже утверждал, что накануне убийства у хозяев чуть было не дошло до драки, хотя обыкновенно драк у них не водилось, крики одни. А вот в день убийства барыня, ни с того ни с сего вернувшись из гостей, пронеслась по двору, как ведьма, и юркнула в дом, а потом уже в доме раздался выстрел...

Полицейский пристав сообщил, что им прямо в участке было получено анонимное телефонное сообщение о шуме, криках и выстрелах в особняке Покотиловых. Он страшно гордился, что техническое оснащение полиции дошло до таких высот – даже в обычном полицейском участке можно по телефонному аппарату сообщения от мирных обывателей принимать. Звонивший не представился, да оно и понятно – соседи у Покотиловых люди состоятельные, благонамеренные, все больше домовладельцы, проживающие в собственных богатых особняках, они лишнего беспокойства не любят. Имя свое в полиции назовешь, потом, ясное дело, показания давать придется, по участкам да по судам затаскают, а кому этого хочется? Позвонили приставу, сообщение сделали и на том спасибо. Он, пристав-то, конечно, мог дежурный полицейский наряд послать, но ведь супружеские ссоры – дело деликатное, семейное... Как там и что – неизвестно, а Покотиловы – богачи, не сапожники какие-нибудь, как бы потом обиды не вышло. Ежели что не так, лишней беды наживешь на свою голову... Вот пристав и отправился на проверку сигнала самолично, прихватив с собой на всякий случай одного городового, который, впрочем, в дом не входил, а был оставлен приставом у крыльца, а после обнаружения в доме умирающего отбыл по распоряжению начальника за подмогой.

Войдя, пристав обнаружил, что из помещений второго этажа доносится женский плач. Поднявшись по лестнице, он увидел, что сам Покотилов лежит на полу в луже крови и вот-вот отдаст Богу душу, а сама склонилась над ним с пистолетом в руке и в голос воет, вероятно, в ужасе от содеянного.

Руки и лицо хозяйки дома были в крови; членораздельно объяснить представителю власти, что здесь произошло, она не могла. Умирающий Покотилов был в момент появления пристава не только жив, но даже в сознании и с трудом произнес: «Ася, Ася, жена...», вероятно, последним усилием воли желая указать на убийцу, после чего и испустил дух.

Брат убитого, Ксенофонт Покотилов, тоже нисколько не сомневался, что убийство – дело рук его невестки. Правда, в момент убийства Ксенофонт в доме брата самолично не присутствовал, прибыл, когда все было кончено, но то, что отношения между Никитой и Анастасией были из рук вон плохи, засвидетельствовать может. По словам Покотилова-младшего, его брат подозревал свою жену в неверности и день ото дня получал все больше и больше подтверждений данному факту, о чем часто по-родственному разговаривал с Ксенофонтом.

– Но это же неправда! – закричала из-за своей решетки Анастасия.

– Помолчите, подсудимая! – оборвал ее председатель суда. – Вам слова никто не давал.

– Позвольте сделать одно дополнение, господин председатель, – приподнялся прокурор. – Факт супружеской измены со стороны подсудимой является доказанным. В доме Покотиловой при обыске была обнаружена любовная переписка, которую она бережно

сохраняла в своем секретере. Письма любовника Покотиловой были изъяты и приобщены к делу в качестве свидетельства ее морального разложения.

– Полноте, – ответил председательствующий. – Мы судим эту женщину за убийство, а не за порочащие связи. Хотя распутство, без сомнения, никого не украшает.

После допроса свидетелей, когда казалось, что вопросам прокурора и защитника не будет конца, после чтения секретарем протокола врачебного исследования трупа Никиты Покотилова и выступления эксперта-медика, господам присяжным заседателям было предложено осмотреть приобщенные к делу вещественные доказательства (среди которых был и пистолет, и письма весьма фривольного содержания, адресованные Анастасии; листы писем были аккуратно пронумерованы и подшиты в папку; даже шелковая ленточка, которой пачка писем была прежде перевязана, прилагалась) и, наконец, снова был объявлен перерыв.

Присяжные удалились в совещательную комнату, откуда потянулся вдруг запах еды – вероятно, они решили там перекусить.

Анастасия Покотилова, почувствовав этот запах, поняла, насколько она голодна – утром, собираясь в суд, она не могла от волнения съесть ни куска и только выпила полкружки пустого кипятка. А теперь голова ее кружилась от голода, и даже слабый запах пиши, долетавший из другого помещения, казался непереносимым.

Охранники тоже достали хлеб и вареные яйца и принялись закусывать рядом с ее деревянной клеткой. Анастасия невольно сглотнула слюну.

– Ты, слышь-ка, на, прими, – тихо сказал один из жандармов, незаметно протягивая ей кусок ржаного хлеба. – Пожуй хлебца, раба Божия...

Но подачка показалась ей слишком унизительной, и она отказалась.

– Ишь ты, гордая барынька. Брезгует, – фыркнул жандарм и не стал навязывать угощение.

– Господи, когда же это кончится? – прошептала Анастасия, уронив голову на сложенные у барьера решетки руки.

Последняя часть заседания прошла для подсудимой словно в тумане: о чем-то долго и внушительно говорил прокурор («Это преступление, господа присяжные заседатели, отмечено типическими чертами того печального явления морального разложения, которому подвергается наше общество...»), потом молоденький защитник, запинаясь от волнения, заговорил о грубости нравов, о жестокости мужчин и бесправии женщин в семьях, принадлежащих к купеческому сословию, и особенно напирал на то, что убийство могло быть совершено только в состоянии аффекта глубоко несчастной женщиной, доведенной до отчаяния постоянными ссорами и мелким домашним тиранством мужа...

Когда Анастасии Покотиловой предоставили последнее слово, она уже плохо понимала, что от нее хотят, и смогла в своей затуманенной голове составить лишь одну фразу: «Я не виновна, я не убивала мужа!», которую и повторила несколько раз.

Подводя резюме прениям, председатель суда произнес небольшую речь, в которой доказывал, что убийство есть убийство, это чрезвычайно жестокое преступление даже при смягчающих обстоятельствах, а никаких особых смягчающих обстоятельств судебным следствием по данному делу не было выявлено. Покойный не бил жену, не подвергал ее издевательствам и даже довольно долго и терпеливо сносил ее неверность. У присяжных есть право, предоставленное им обществом, признать подсудимую Покотилову виновной или невиновной, однако правом этим следует пользоваться разумно и решение принимать по справедливости, как подсказывает совесть христианина и с учетом всех обстоятельств дела...

Слушая мерное журчание председательской речи, Анастасия не находила в себе сил вдумываться в отдельные слова и только изо всех сил держалась за борт окружавшей ее решетки, чтобы не упасть. Голова кружилась невыносимо...

Присяжные еще раз удалились в совещательную комнату, у двери которой на этот раз был поставлен жандарм со свирепым лицом и саблей наголо, словно собиравшийся силой оружия преградить путь любому, кто вознамерится ворваться в святая святых Окружного суда, дабы оказать на слуг закона давление.