Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10
Шрифт:
Но никто так и не отважился на столь безумный поступок, и решение по делу было принято...
Всех присутствующих попросили встать, и председатель торжественно провозгласил:
«1907 года, мая 18 числа, по указу Его Императорского Величества, Московский окружной суд по уголовному отделению, в силу решения господ присяжных заседателей, на основании (последовал перечень статей Устава уголовного судопроизводства), определил: купчиху Анастасию Покотилову, лишив всех прав состояния, сослать в каторжные работы на шесть лет, с последствиями по 28 статье Уложения...»
Анастасия почувствовала, как у нее
Глава 3
Старый адвокат, так же неожиданно выздоровевший, как и заболевший перед процессом, составил кассационную жалобу, пытаясь обжаловать решение суда по делу купчихи Покотиловой, но это не привело ни к какому результату.
Партии каторжан, в числе которых была и осужденная Анастасия Покотилова, надлежало отправиться на этап в начале июля.
Ася, уже успевшая свыкнуться со всеми горькими поворотами судьбы, ждала перемен. Пусть все что угодно ждет ее впереди, но лишь бы уйти наконец из опостылевшей Бутырской тюрьмы, в которой провела она несколько месяцев своей недолгой жизни.
Уж, наверное, хуже, чем здесь, не будет нигде. Бесконечные мрачные коридоры, затхлые переполненные камеры, воздух которых всегда пропитан неистребимой вонью; нары, и на них маются, надрывно кашляют, грязно ругаются, потихоньку курят и пьют замученные, усталые женщины с сальными немытыми волосами, с бледными от спертого воздуха лицами; тюремная пища, от которой воротило с души; пропылившийся и засаленный арестантский халат; а главное – постоянная изнуряющая тоска...
Как это все могло случиться с Асей? Где та прежняя Ася, красивая, нарядная, ухоженная, пахнущая дорогими духами, сверкающая бриллиантами? У нее всегда было столько великолепных украшений, и батюшка дарил, и муж... Где теперь те сережки с сапфирами и брильянтовыми розетками, которые подарил ей Никита на именины? Памятная вещь! Наверное, их описали вместе со всем прочим имуществом. Как же она не догадалась спрятать их где-нибудь, зарыть, чтобы откопать потом, через шесть лет? Впрочем, не было у нее времени что-либо спрятать. А через шесть лет ее дом будет чужим, у нее ведь отняли все права состояния...
Через шесть лет? Господи, да выживет ли Ася на каторге эти шесть лет? И сумеет ли она хоть когда-нибудь вернуться?
Стояла невыносимо жаркая погода, которой отличается обычно московский июль. В душном раскаленном воздухе висело неподвижное марево, а нагретые солнцем камни, стены и жестяные крыши домов только добавляли тепла. Партия осужденных преступников подобралась в этот раз на редкость большая – шестьсот восемнадцать мужчин и семьдесят четыре женщины. И тюремному начальству с каждым из этих людей следовало провести перед отправкой все положенные бюрократические формальности.
Во дворе тюрьмы, в тенечке был установлен стол, за которым сидело начальство – смотритель с помощниками, доктор, фельдшер, конвойный офицер, писарь. Перед ними было разложено множество бумаг. Каторжан выкликали по одному, опрашивали, осматривали, выверяли в списках, отмечали больных и слабых, не
Конвойный офицер, закуривая очередную папироску, ворчал:
– Конца этому не будет! Прорва какая-то... И где вы их столько набрали на один этап?
Смотритель безразлично передернул плечами и рявкнул на какого-то бедолагу арестанта:
– А ну, проходи, не задерживайся, щучий сын!
Подготовленных к этапу арестантов вывели в тюремный двор на рассвете, в четыре утра, и с тех пор они стояли в бесконечной очереди, на самом солнцепеке, безнадежно вытирая струйки пота, катившиеся по лицам.
Только к полудню тюремные власти завершили свою многотрудную работу по сдаче и приемке этих людей, и наконец со скрипом и грохотом распахнулись ворота Бутырки... Сперва на улицу вышли конвойные солдаты с ружьями, привычно рассыпавшиеся по двум сторонам цепью, и в этот узкий коридор из ворот стала выдавливаться толпа подготовленных к отправке каторжан.
Первыми шли мужчины-каторжане, в одинаковых безобразных серых шапках, напоминающих блин, и халатах с нашитым на спину «бубновым тузом» – лоскутом-мишенью, чтобы в случае побега охране было бы проще целиться. Гремя закованными в кандалы ногами, мужчины строились в колонну по четыре человека.
Когда несколько сотен каторжных были построены и сосчитаны, в затылок им поставили еще сотни две ссыльных, отправляемых с той же партией. У ссыльных не было цепей на ногах, зато их руки были скованы наручнями, попарно соединявшими двух людей друг с другом.
Потом шли женщины-каторжанки, и, наконец, замыкали колонну добровольно следующие по этапу женщины, не пожелавшие расставаться с осужденными мужьями и добившиеся разрешения сопровождать их на каторгу. Вольных можно было отличить по одежде, не казенной, как у арестанток, а домашней. У многих женщин, и у арестанток, и у вольных, были детишки. Одни несли младенцев на руках, другие тянули испуганных, ничего не понимающих и хныкающих от страха малышей за руку.
За колонной каторжан тащились подводы с мешками. На них разрешалось подъехать до вокзала слабым и больным, но таких разрешений тюремный доктор выдал немного. Это была слишком уж серьезная льгота, и предоставили ее лишь беременным женщинам и совсем уж немощным старикам.
Ася понуро шагала в толпе каторжанок, закинув за плечо свой легонький, почти пустой мешочек. Колонна растянулась на всю улицу. Головные ряды ее уже скрылись за поворотом, а последние подводы все еще не могли тронуться от ворот Бутырки. Арестованным предстояло пешком дойти до вокзала, где их ждали специальные арестантские вагоны, именовавшиеся в тюремном обиходе «столыпинскими». В этих вагонах с зарешеченными окнами осужденных повезут в Сибирь...
«Не нужно ничего бояться, – говорила себе Ася, стараясь попадать при ходьбе в такт остальным женщинам, но постоянно сбиваясь. – Сибирь так Сибирь. Не нужно бояться, иначе можно просто сойти с ума. Все самое страшное позади... Чего мне еще бояться, если я уже потеряла все, что у меня было, – мужа, дом, состояние, честное имя, всю свою прежнюю жизнь. Нужно смириться с неизбежным. Значит, теперь моя жизнь просто станет другой. Тяжелой, мерзкой, но все же она останется жизнью... И в Сибири люди живут. А испытания Господь посылает, чтобы укрепить наш дух».