Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10

Хорватова Елена Викторовна

Митрофан Андреевич схватил кочергу и попытался подцепить уже разогревшуюся бутыль, но вышло еще хуже: бутыль опрокинулась, керосин хлынул на угли. К самой полке немедленно взвилось пламя. Митрофан Андреевич, чертыхаясь, отскочил.

— Что вы наделали!

Отпихивая нас, к камину подлетел Чулицкий:

— Невероятно! Глазам своим не верю!

И — как до него Митрофан Андреевич — отпрыгнул.

Пламя уже вырывалось наружу. Я в оцепенении смотрел на готовую вот-вот разразиться катастрофу.

За моей спиной послышался топот. К камину протиснулся поручик…

— Нет! — заорал Митрофан Андреевич, пытаясь перехватить нашего юного друга.

Однако

поручик успел выплеснуть на пламя добрую половину эмалированного таза воды.

В следующий миг пламя вырвалось из камина и — по водяным дорожкам — начало растекаться по гостиной [497] . Я схватился за голову.

— Я не хотел… — начал бормотать поручик.

— Олух царя небесного! — закричал на него Митрофан Андреевич.

497

56 Тушить водой горящие нефтепродукты (бензин, керосин и т. п.) категорически нельзя. Все они легче воды и не смешиваются с ней. Если их попытаться залить водой, они всплывут и, растекаясь по поверхности водяного пятна, продолжат гореть.

И тут — на счастье, хотя, как вы, читатель, помните, непродолжительное — кто-то вырвал из рук поручика таз с остатками воды. Наш юный друг ойкнул, но таз выпустил. Я круто повернулся к новому действующему лицу: им оказался Инихов.

Сергей Ильич — молча, сосредоточенно — сунул в таз подобранную где-то с пола скатерть, еще какое-то время назад покрывавшую разломанный чуть позже стол, вымочил ее в воде и швырнул на огненные дорожки. Скатерти хватило на все: она покрыла их разом, и все они разом потухли.

Я с облегчением вздохнул.

— Вот так, вот так… — тогда и только проговорил Инихов и снова вернулся в свое кресло.

— Отличная работа! — взглядом знатока оценил поступок Инихова Митрофан Андреевич.

— Ну, Можайский!

Мы обернулись на Чулицкого.

Красный, с взъерошенными волосами, Михаил Фролович так и сверкал глазами:

— Ну, Можайский! Это слишком даже для тебя!

Его сиятельство виновато развел руками:

— Не думал, что так получится!

— О чем же ты вообще думал?

— Да вот… — Можайский кивнул в мою сторону.

Взгляды всех устремились на меня. Я топнул:

— Отлично, господа, превосходно! Мебель испорчена, обои оторваны, паркет разломан! Что-нибудь еще? Прошу вас, не стесняйтесь! Нужен пожар? А давайте!

Только что суровый на вид, Митрофан Андреевич неожиданно хмыкнул и расплылся в улыбке. Его слегка раскосые глаза заискрились смехом:

— А ну-ка, Сушкин! Что вы на это скажете?

— Чтобы я еще раз…

— Нет, Сушкин, — оборвал меня Митрофан Андреевич, — вы не поняли. Если бы пожар и впрямь случился, кто был бы виноват?

Злость улетучилась. Я задумался.

По всему выходило, что налицо — сначала злой умысел, а потом — несчастный случай. Сначала Можайский нарочно сунул бутылку в камин, а потом поручик вы — сам не понимая, что творит — выплеснул на пламя таз воды. Но… позвольте: а как же я? Ведь всё происходило ровнехонько на моих глазах! Выходит, устраниться от ответственности я тоже не могу? Выходит, не вмешайся Сергей Ильич, плакала бы моя страховка? А что там говорил Можайский насчет приходящей прислуги? Что он имел в виду? Уж не то ли, что, во-первых, она, прислуга эта, может сотворить любое бедствие — намеренно или по невнимательности: неважно, — и что ее, прислуги, действия не снимают ответственность

с нанимателя? Ведь между служащим и работодателем заключен договор взаимного доверия! А значит, работодатель полностью разделяет ответственность за все, что натворит прислуга даже в его отсутствие!

— Ну, Сушкин, — поинтересовался Митрофан Андреевич, — придумали что-нибудь?

— Вы хотите сказать, что в этом пожаре был бы — в конечном итоге — виновен я?

— Разве не так?

— Получается, так: вы — мои гости, я за вас отвечаю.

— Плакала бы страховка?

— Очевидно.

— Несмотря на то, что осознанной вины ни в каких из ваших поступков не было?

— Да.

— Вот видите!

Я был вынужден согласиться:

— Действительно просто.

— Так же, как вы теперь понимаете, и в случае с аферами Кальберга.

— Понимаю!

Мы, оставив мокрую, но, тем не менее, местами прогоревшую скатерть валяться как была, отошли от камина. Митрофан Андреевич налил мне водки, налил и себе. Мы выпили, и еще вопрос, кто в этой водке нуждался больше: я или он. С одной стороны, я натерпелся страха, но с другой, что может быть ужасней для пожарного, чем соучастие в поджоге?

В общем, мы выпили, а там уже и беседа вернулась в нормальное русло. Временами даже слышались шутки — преимущественно в адрес нашего юного друга, невольно чуть было не спалившего дом. Затем, когда общее напряжение рассеялось окончательно, разговор снова стал деловым, и мне опять пришлось браться за карандаш: нужно было записывать!

— К убийствам, — рассказывал Митрофан Андреевич, — Бочарова подвели не сразу, но все же подвели. Правда, сам он в них — непосредственно — участия не принимал: обязанности у него были другими. Но он о них знал, да и не мог не знать: с определенного времени все пожары, в которых он был задействован Кальбергом, были связаны с гибелью людей.

— Но разве мы не установили, — поручик, — что на самом деле в пожарах никто не погиб?

— Мы достоверно установили один такой случай, — Митрофан Андреевич, — и по аналогии распространили его на все остальные. Но даже если это и верно, вы явно забыли: в каждом пожаре находили трупы!

— Но, может быть, это так же, как и с Некрасовым-старшим? Умерший больничный пациент?

— Возможно.

— Но тогда…

— Но тогда, — перебил Митрофан Андреевич, — мы все равно имеем десятки трупов: тех несчастных, которых отравили смертельным уколом!

— Ах, черт!

— Вот именно.

Митрофан Андреевич выдержал паузу. Новых возражений ни от кого не последовало, и тогда он продолжил:

— Бочаров сделался полноправным членом шайки и к тому же — не последним в ней. Малый он был чрезвычайно смышленый, имел какое-никакое образование, в армии поднабрался манер и обтесался… в общем, настоящий был gentleman, как сказали бы наши друзья-англичане: если, разумеется, поближе не присматриваться! И это его «джентльменство», эта его осанистость, эта его выправка — всё это здорово ему помогало в выполнении возложенных на него обязанностей. Очень быстро он приобрел такой авторитет, что все остальные входившие в банду пожарные добровольно встали под его начало: вроде бы де юре и равные ему, а де факто — нет. Так и получилось, что даже сам Кальберг и сам Молжанинов оказались вынуждены считаться с ним. А это означало ни много — ни мало: огромные отчисления с прибыли. По сути, повторю, Бочаров в достаточно короткое время стал едва ли не полноправным вожаком: почти таким же, какими — до своей ссоры — были Кальберг и Молжанинов!