Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10

Хорватова Елена Викторовна

— Кто он? — спросил поручик.

Сушкин, услышав в голосе поручика тревожную нотку, довольно кивнул:

— Я заметил его несколько месяцев тому назад. Мое любопытство оказалось настолько нескромным, что я… э… взял на себя смелость за ним проследить. Он квартирует неподалеку, а работает — тоже поблизости: на патронном заводе.

— Все-таки рабочий?

— Не совсем. — Сушкин совсем уж перегнулся через стол. — То есть рабочий-то он — рабочий, но вот с чем он работает — попробуйте-ка догадаться!

Поручик

еще раз осторожно всмотрелся в подозрительного человека и на этот раз заметил то, что при первом осмотре ускользнуло от его внимания. Впрочем, этому — первой оплошности — виною была не рассеянность поручика или его же невнимательность, а объективная обстановка. В прошлый раз человек держал руки под столом, а в этот — правой рукой потянулся к кружке, а левой — к хлебу.

— Руки! — едва не воскликнул поручик, но вовремя охолонился. — Руки! Они у него в типографской краске!

— Вот!

— Но откуда типографская краска на патронном заводе?

Сушкин подмигнул:

— И еще вопрос: откуда на патронном заводе листовки?

Объяснения — что за листовки — были излишни: поручик всё понял:

— Подпольщик!

Сушкин едва заметно тряхнул головой:

— Очень на то похоже.

Дыхание поручика участилось, на щеках появился румянец, уши стали рубиновыми:

— А знаете что, Никита Аристархович? — спросил он Сушкина с такой интонацией в голосе, что Сушкин вздрогнул.

— Что?

— Мы с вами влипли куда сильнее, чем это казалось раньше!

36.

Сушкин помахал рукой, привлекая к себе внимание «официанта». «Официант» немедленно подошел к столику, но, вместо того чтобы согласиться произвести расчет, попросил немного подождать: мол, до репортера и его гостя есть дело у еще одного посетителя. Много времени это не отнимет, а уважить человека необходимо: положение у него такое!

— Началось?

— Посмотрим!

Долго ждать и впрямь не пришлось: тот самый человек, который ранее заинтересовал Сушкина, а буквально только что озаботил поручика, встал из-за своего столика и, подойдя, к столу наших сунувших головы в пекло героев, мягко — выговор у него был каким-то истеричным, но тон — в противоположность выговору — вполне дружелюбным — спросил:

— Могу ли я присесть, господа?

Сушкин жестом указал на свободный стул.

— Благодарю!

Человек сел. Руки он аккуратно сложил на столешнице. Поручик в волнении откинулся на спинку: теперь, вблизи, он приметил еще и то, что никак не мог рассмотреть с расстояния в полумраке помещения — руки незнакомца и вправду были испачканы типографской краской, но не только тою, какая идет на обычные газеты — и листовки, — но и цветной! А из цветов преобладали синюшный и какого-то странного,

коричневатого оттенка: такой иногда используется в казенных типографиях.

Сушкин тоже заметил эти цвета и тоже откинулся к спинке своего стула. На его лице явно отразилось охватившее его волнение.

Человек — было бы странно, если бы этого не произошло — заметил реакцию обоих — репортера и поручика, — перевел взгляд с них на свои руки, пожевал губами, а затем слабо улыбнулся:

— Да, пачкливая, — употребил он странное слово, — краска. И въедливая. Что, должен признаться, доставляет определенные неудобства. Но ничего не поделать! Приходится работать и с такой!

— Кто вы? — спросил поручик.

— Разве я еще не представился? — деланно удивился человек. — Ну, извольте: Михаил Иванович. А фамилия — это лишнее.

Человек продолжал говорить мягко, но истеричности в его выговоре прибавилось. Поручик даже подумал, что эта истеричность — следствие привычки произносить речи перед многолюдными и шумными собраниями. Так ли это было или нет, спросить он не решился. Человек же таких объяснений не дал.

— И что же, — заговорил тогда Сушкин, — вас, Михаил Иванович, привлекло в нашу скромную компанию?

Михаил Иванович тихонько засмеялся:

— Решил ответить любезностью на любезность. Я заметил, что вы живо мною интересуетесь, и вот — хочу задать вам вопрос: чему обязан, господа?

Ответить на этот вопрос прямо было довольно затруднительно. Репортер и поручик переглянулись.

— Вас, — продолжил, не дождавшись ответа, Михаил Иванович, — я знаю.

Михаил Иванович кивнул Сушкину.

— Вы — репортер. Известный. Пишете всякую.. э… вы уж простите… хрень.

Сушкин побледнел.

— Не обижайтесь, Никита Аристархович, ведь вы и впрямь… э… страшно далеки от народа, а сейчас такое время, когда любые данные Богом таланты следовало бы направить на поддержку низов.

Сушкин и поручик снова переглянулись.

— Люди исстрадались настолько, что любую помощь приемлют с благодарностью. А уж если помощь эта… существенна, если она связана с просвещением — а ведь вы, Никита Аристархович, могли бы просвещать! — тогда и благодарность… шире, ощутимей.

— Позвольте! — набрался решимости Сушкин. — Вы что же: митингуете перед нами?

Михаил Иванович в свой черед побледнел, но остался дружелюбным на прежний манер:

— Нет, и в мыслях не было, — ответил он. — Всего лишь… обрисовываю ситуацию.

Эти постоянные заминки в речи Михаила Ивановича пугали. Казалось, сей странный персонаж нарочно подбирал такие слова и выражения, за какими могло скрываться всё что угодно и смысл которых можно было подменить в любой момент!

— Вы нам угрожаете? — спросил Сушкин.

— До определенной степени, — неожиданно легко согласился Михаил Иванович.