Антология короткого рассказа
Шрифт:
Он соскучился по миру.
Он дышал миром.
Ему нравились облака, скрывшие солнце.
Ему казалось, что на тёмных ветвях появляется новая жизнь.
Ему чудилось, что вдалеке, у горизонта растут цветы.
Ему слышалось щебетание птиц.
Он был счастлив миру.
Его застрелили в спину.
Хватило короткой очереди.
Разведчики противника сэкономили патроны.
Патронов в последнее время не хватало.
Они стояли над
Они забрали его вещи и автомат.
Они сбросили его тело в придорожную яму.
Они двинулись дальше.
Они ещё не слышали о том, что наступил мир.
Пятый март войны и первый март мира всасывали тело солдата в грязь.
Он улыбался.
Мир наступил.
Envoi
Когда война ушла, горожане взялись за уничтожение её следов. Они разбирали завалы, строили стены, чинили трубы, хоронили тела. Уже через год от войны осталось лишь одно напоминание – сгоревший вражеский танк на городской площади.
Чёрное пятно ржавчины. Мёртвая машина смерти.
Солнечным летним днём около танка остановился мужчина. Во время войны он был далеко; вернувшись, он знакомился с городом заново.
Он с любопытством рассматривал вывернутую наизнанку махину.
– Дядь, а ты знаешь, кто в нём был?
Он обернулся. Рядом стояла маленькая девочка с потрёпанным медведем под мышкой. В другой жизни у неё был бы тихий час; но детские сады были разрушены войной, и тихих часов больше не было.
– Не знаю.
– А я знаю.
– Откуда?
– Мне папа сказал. Они там сгалели, а он потом сказал, кто они были.
– Кто же?
– Папа сказал, что это сиклет, – девочка перестала улыбаться.
– Я никому не скажу.
– Честное слово?
– Честное слово.
– Калалевская печать?
– Королевская печать.
– Халасо, – она важно кивнула. – На ушко скажу.
Он наклонился.
– Пидалы, – шепнула она. – Папа сказал, в нём были какие-то пидалы.
Он кивнул и снова посмотрел на мёртвый танк.
Ирина Батакова
Кристина
Вода-река, приручись ко мне! – прошептала Кристина и нырнула.
Она еще успела услышать, как кто-то извне крикнул: не плывите с Криской, она всех победит! Но ей уже было все равно. Она уже считала гребки. Раз. Два. Три.
На дне было все желто-зеленым, мутным и пустым. Где-то в близорукой дали колыхались водоросли. Ну, вон дотуда. Кристина всем телом сосредоточилась на цели, как учил ее тренер по плаванию.
Ей даже почудилось, будто он ждет на другом берегу, держа палец на секундомере. И она его не разочарует, она придет первой. Да-да, она всех обгонит, не плывите с ней. Не плывите с ней, не дружите с ней, не играйте с ней. У нее
Тогда Нинке было чуть больше, чем Кристине сейчас. Пятнадцать лет, детский санаторий под Юрмалой, лето, море, первая любовь. Преступная любовь. Он был женат и что-то такое, короче, старик. Уходя, подарил ей колечко. Дешевая поделка из сувенирной лавки. Но она подумала: венчальное, и ждала его – день, два, неделю. А потом выдернула шнур, выбила стекло, выбросила кольцо и сошла с ума.
Семь. Восемь. Девять…Глупое соревнование, кто его затеял? Кажется, Генка, это он закричал: а давайте, кто дальше проплывет под водой! Как будто у них были шансы. Кристина сразу заметила, что плывет в одиночестве – все остальные, наверное, барахтаются на поверхности как поплавки, сунув лицо в воду – это у них называется «плыть под водой». Дураки. Не знают, что надо держаться у самого дна, почти скользить по дну – тогда вода тебя не вытолкнет, а наоборот прижмет, придавит, и только под этим давлением можно плыть прямо вперед, прямо вперед.
Они легкие, а я тяжелая – подумала Кристина, вдруг заново переосмыслив урок по физике об удельном весе тела в воде. Это не тело в воде, поняла она, не тело. Это совсем про другое.
Наверное, мать бы мне объяснила эту физику. Она что-то знала про скрытые связи между предметами и существами, про иную телесность вещей. Но ее залечили. Так говорила бабушка: ее залечили. Из-за этого чертового кольца. Нет, не так: из-за того, что кольцо вызвало необратимые флуктуации в мироздании, самовозгорание кораблей, кипение океанов, мор, глад, войну и гибель вселенной.
Десять. Одиннадцать. Двенадцать. А Кристина получилась обычная. Не такая, как Нинка. Обыкновенная. Она, как и все, хотела бы стать балериной или гимнасткой, но не вышла статями. Была долговяза и сутула, и когда в школу наведывались учителя грациозных движений, Кристину неизменно браковали. А потом пришел тренер по плаванию и сказал: широкие плечи, длинные руки – то что надо. Ей было тогда семь, да, семь, мать как раз почти совсем вроде бы поправилась. А сейчас тринадцать. Четырнадцать. Пятнадцать.
Сначала Кристине не нравилось плавать. Она паниковала, набирала ноздрями воду, взбивала брызги. Кафельное эхо, синегубый холод и хлорка. Вечный запах хлорки. Все было им пропитано: бассейн, душевая, раздевалка, дорога домой. По дороге домой, где-то на полпути, всегда выливалась из уха струйка воды, которая, как ни хлопай себя по голове, никогда не выбивалась вовремя – ни в душевой, ни в раздевалке, а закупоривалась наглухо, и только когда Кристина выходила на леденящий ветер пустыря, на мороз, – вот тогда-то и вытекала из уха в меховую шапку.