Антология осетинской прозы

Хетагуров Коста Леванович

— Что ж, дружище, теперь и мы с тобой воины, — потрепал он по загривку жеребца, вздрагивающего от брожения нерастраченных сил.

Поправил карабин, свисавший с седла, вытер стеклышки очков, по-отцовски улыбнулся безмолвным бойцам — свежего призыва ратники, только выпорхнули из гнезда. Еще топорщатся гимнастерки на неокрепших плечах. Еще не огрубели по-мужски в переплетах. Сверстники его старшего сына Андрея. Может быть, и он где-то стоит вот так накануне схватки, не задумываясь о жизни и смерти, еще не умея постичь всей ценности жизни, всей, меры опасности, которой она отныне подвержена день и ночь, день и, ночь… И вот так же, наверно, нуждается в поддержке и ободрении. Нечего сказать — кадровик. За десять дней до

начала войны окончил Симферопольское пехотное училище. Девятнадцатилетний лейтенант получил взвод. Месяц-полтора приходили от него письма, пылкие, задиристые. Не нравились ему эти бодряческие настроения — парень или растерялся и храбрится, успокаивая себя заемной лихостью, или не слишком глубоко и трезво воспринимает трагедию войны. И то, и другое не к лицу командиру, которому доверены судьбы десятков людей. Он написал сыну строго, наставительно, без обидного назидания. Ответа так и не дождался. Что там у него приключилось? И где находится это Староселье? В Киевской области деревень с таким названием, должно быть, немало…

Темыр уловил в глазах ребят искорки смятения и упрекнул себя за недозволенную забывчивость — увлекся воспоминаниями, вот возбуждение его и передалось красноармейцам. Негоже это перед делом, связанным с риском. Неожиданно для себя проявил отменную легкость — с маху вскочил в седло и вздыбил жеребца. Тревогу бойцов как рукой сняло.

— То-то же, — снова улыбнулся он ребятам и рысью двинулся на юг.

Покидая пределы тырмонской поляны, Темыр успел заметить, что урочище обезлюдело. «Опять обскакали меня друзья, — огорчился он. — И на совет мужей опоздал, и ныне в хвосте плетусь». И все же перед тем, как войти в сумеречную глушь леса, решил побеседовать со спутниками.

— Смотри в оба, не плошай. Слушай, думай, не зевай. Есть такая заповедь. Не стращать вас собираюсь, просто надо быть начеку. Не теряйте друг друга из виду. Не производите лишнего шума. Обходите ямы, коряги, пни — все, что выдаст ваше присутствие в этих дебрях. Соображения всякие и подозрения докладывать мне немедля. Только и всего, товарищи мои дорогие.

Ржавый мох бездорожья, пахучая гниль листвы, никогда не просыхающая почва… Жаль, вмятины от полудужий подков заполнятся не так скоро, как хотелось бы. Чем меньше оставят за собой следов, тем оно лучше — это подумалось уже впрок… Желудей-то, желудей навалило! Значит, может встретиться кабан. И криволапый не заставит себя ждать — вылеживается в сытости или бродит где-то вблизи, предвкушая обильную трапезу. Избежать бы зряшней возни и колготы. Того и гляди, хлопцы пальбу учинят. Молодцы же однако — ни шороха, ни шелеста не слышно. Ружья — наперевес, лица спокойны и сосредоточены. Слава богу, слава…

Поднял руку — оруженосцы замерли. Объехали стороной завал камней, осмотрели бурелом — и ходу. Заросшая бурьяном тропа проступила сквозь галечную осыпь, вильнула под кусты молодой поросли, вывела путников к речушке. Надо держаться ее русла, пешеход чаще всего блуждает вокруг да около источников воды. В первую очередь — эти вот источники, западни и ловушки, расставленные самой природой, скопища валежника, укромные места. И во вторую, и в последнюю очередь тоже. Понимают ли это ребята? Должны.

Берег как берег, давно нехоженый, топкий. Даже родничок отыскался не сразу — тропинки будто сроду не бывало. Неужто зверь потерял вкус к целительной влаге? «Жив светлячок! — обрадовался Темыр, словно старого друга повстречал. — Освежиться бы глотком, да недосуг».

Не здесь ли ходил он на медведя? Как знать, утверждать без колебаний затруднительно. В той чаще тогда оказалась пирамидка, сложенная безвестным землепроходцем возле студеного ключа. Вместо зарубки или узелка на память. Или как приглашение испить прохладной водицы — присядь, отдохни, осуши чашу, и сил у тебя прибавится.

Вскоре нашлась и та пирамидка. Она осыпалась, родник же вовсе

испарился. Экая досада. Впрочем, могло быть хуже. Существует поверье — попытается приникнуть к источнику человек с червоточиной, он и иссякнет, будто сглазили, и жажда обречет того на погибель. Вот было бы славно, случись на самом деле такое. Не таскаться бы им по лесу, не вламываться в тишину полусонного царства. Знай, ходи себе по чащам и созерцай, как всякая мразь сокрушается землей-кормилицей.

Ныне враг и вероломней и хитрей. Если даже пригубит живой воды, унесет ноги целехоньким. Надо искать его, надо вырвать жало у змеи, пока не изошла ядом.

Тихо и тревожно под небом, на глазах взбухшим от лохматых облаков. Оно подпирается дубами в два обхвата, рослыми, сильными, способными выстоять в любую бурю. За деревьями сумрачно темнеет пещера Саггас, напоминающая клыкастую шасть допотопного чудовища. Перед пещерой — открытая со всех сторон низина, засыпанная камнепадом, валунами и плитами разной формы и величины, лежащими вкривь и вкось. Весной пастбище сплошь зарастает разнотравьем и кажется ровным зеленым полем, а как вылижет, вытопчет его скотина в знойное лето, вновь принимает прежний вид — повсюду царит тогда запустение, повсюду разливается беззвучная печаль нежилья и безлюдья.

Не спешит Темыр к Долугу, думает о чем-то, по-видимому, очень необходимом и ему самому, и юным сподвижникам его, чьи лица теперь неестественно вытянуты и напряжены. Ждут, что скажет старший. И он повелел:

— Всем спешиться, всем уйти в укрытие и молчок. Я скоро вернусь.

He обмолвился он лишь о том, что на душе кошки заскребли. Это, считай, конец их пути — достигли самого обжитого уголка ущелья. Саггаская пещера может вместить целое воинство. С выступа Нарона хорошо просматривается оголенная пустошь вплоть до подъема на Ахсынциаг, у подножья которого они стоят. Наверху, на высоте орлиного полета, даже в осеннюю пору благоухают альпийские луга. Там кошары пастухов.

Промолчал Темыр и о том, что поворот, скрывающий извилистый крутой подъем, называется Лабуран, что означает: место, откуда совершаются набеги. Кто и почему нарек его таким именем? Кто и кому угрожал в тупиковой глуши? Разве что голодный хищник поджидал тут жертву — досаждал скотникам, утаскивая у них из-под носа то овечку, то телка. Да и людям, видать, порой грозила беда. Вот какой-то неудачник и завещал потомкам свой горький опыт.

Как бы Лабуран не стал прибежищем тех, кого они выслеживают с утра. Уподобились зверью и повадки его тоже наверняка восприняли. Родников в окрестностях нет. Обитатели стойбища воду набирают в речушке, от которой берет начало Урсдон. Как ни крутись, все тропы сходятся у кручи, и никому ее не обойти… Да, да, пусть ребята обождут в засаде, он сам в одиночку обследует пещеру и лесистое взгорье. Если что не так — придут на помощь.

Пещера дышала затхлой сыростью, в ней пахло навозом и едкой гнилью отбросов. Остатки потухших костров размыты стоками дождевой воды. Изнутри скала черным-черна от дыма и копоти. Плотный слой гари ничем не соскоблить и не вывести.

Осторожно ступая по хрусткому кизяку, не отходя от ниш и менее уязвимых впадин в стене, выдутых ветрами, Темыр облазил пещеру вдоль и поперек и лишь потом поднялся по тропе, прилипшей к склону безымянной горы, к Нарону, покрытому мелколесьем. Если у тебя нет особой нужды, торчать здесь на потеху соглядатаю не следует. Зряшное это занятие и небезопасное по нынешнему случаю. Подумав так, Темыр оторопел — сам-то каков, выставился напоказ. Ведь именно на плоской вершине кряжа, мрачно дремлющего напротив, разместились кошары Ахсынциага. С утеса виден весь распадок. Пастухи, чтобы не тратить усилий, не терять времени на спуск и преодоление крутизны Лабурана, обычно зовут в гости односельчан, нашедших приют в Саггаской пещере, прокричав оттуда свое любезное приглашение. И оно бывает принято…