Пустился в море с рыбаками.Весь день на палубе лежал,Молчал — и желтыми зубамиМундштук прокуренный кусал.Качало. Было всё немило:И ветер, и небес простор,Где мачта шаткая чертилаПетлистый, правильный узор.Под вечер буря налетела.О, как скучал под бурей он,Когда гремело, и свистело,И застилало небосклон!Увы! он слушал не впервые,Как у изломанных снастейМолились рыбаки Марии,Заступнице, Звезде Морей!И не впервые, не впервыеОн людям говорил из тьмы:«Мария тут иль не Мария —Не бойтесь, не потонем мы».Под
утро, дымкою повитый,По усмирившимся волнамПоплыл баркас полуразбитыйК родным песчаным берегам.Встречали женщины толпоюОтцов, мужей и сыновей.Он миновал их стороною,Угрюмой поступью своейШел в гору, подставляя спинуСтруям холодного дождя,И на счастливую картинуНе обернулся, уходя.
9 декабря 1922 — 20 марта 1923
4. «Изломала, одолевает…»
Изломала, одолеваетНестерпимая скука с утра.Чью-то лодку море качает,И кричит на песке детвора.Примостился в кофейне где-тоИ глядит на двух толстяков,Обсуждающих за газетойРасписание поездов.Раскаленными брызгами брызжа,Солнце крутится колесом.Он хрипит сквозь зубы: «Уймись же!» —И стучит сухим кулаком.Опрокинул столик железный,Опрокинул пиво свое.Бесполезное — бесполезно:Продолжается бытие.Он пристал к бездомной собакеИ за ней слонялся весь день,А под вечер в приморском мракеЗатерялся и пес, как тень.Вот тогда-то и подхватило,Одурманило, понесло,Затуманило, закрутило,Перекинуло, подняло:Из-под ног земля убегает,Глазам не видать ни зги —Через горы и реки шагаютСемиверстые сапоги.
10 декабря 1922 — 19 марта 1923
«Гляжу на грубые ремесла…»
Гляжу на грубые ремесла,Но знаю твердо: мы в раю…Простой рыбак бросает веслаИ ржавый якорь на скамью.Потом с товарищем толкаетЛадью тяжелую с песковИ против солнца уплываетДалеко на вечерний лов.И там, куда смотреть нам больно,Где плещут волны в небосклон,Высокий парус трёхугольныйЛегко развертывает он.Тогда встает в дали далекойРозовоперое крыло.Ты скажешь: ангел там высокийСтупил на воды тяжело.И непоспешными стопамиДругие подошли к нему,Шатая плавными крыламиМорскую дымчатую тьму.Клубятся облака густые,Дозором ангелы встают, —И кто поверит, что простыеТам сети и ладьи плывут?
19–20 августа 1922
Берлинское
Что ж? От озноба и простуды —Горячий грог или коньяк.Здесь музыка, и звон посуды,И лиловатый полумрак.А там, за толстым и огромнымОтполированным стеклом,Как бы в аквариуме темном,В аквариуме голубом —Многоочитые трамваиПлывут между подводных лип,Как электрические стаиСветящихся лениво рыб.И там, скользя в ночную гнилость,На толще чуждого стеклаВ вагонных окнах отразиласьПоверхность моего стола, —И, проникая в жизнь чужую,Вдруг с отвращеньем узнаюОтрубленную, неживую,Ночную голову мою.
14–24 сентября 1922
«Сквозь облака фабричной гари…»
Сквозь облака фабричной гариГрозя костлявым кулаком,Дрожит и злится пролетарийПред изворотливым врагом.Толпою стражи ненадежнойВеликолепье окружа,Упрямый, но неосторожный,Дрожит и злится буржуа.Должно быть, не борьбою партийВ парламентах решится спор:На европейской ветхой картеВсё вновь перечертит раздор.Но
на растущую всечасноЛавину небывалых бедНевозмутимо и бесстрастноГлядят: историк и поэт.Людские войны и союзы,Бывало, славили они;Разочарованные музыПрипомнили им эти дни —И ныне, гордые, составитьДва правила велели впредь:Раз: победителей не славить.Два: побежденных не жалеть.
4 октября 1922 — 11 февраля 1923
«С берлинской улицы…»
С берлинской улицыВверху луна видна.В берлинских улицахЛюдская тень длинна.Дома — как демоны,Между домами — мрак;Шеренги демонов,И между них — сквозняк.Дневные помыслы,Дневные души — прочь:Дневные помыслыПерешагнули в ночь.Опустошенные,На перекрестки тьмы,Как ведьмы, по троеТогда выходим мы.Нечеловечий дух,Нечеловечья речь —И песьи головыПоверх сутулых плеч.Зеленой точкоюГлядит луна из глаз,Сухим неистовствомОбуревая нас.В асфальтном зеркалеСухой и мутный блеск —И электрическийНад волосами треск.
Октябрь 1922 — 24 февраля 1923
«Он не спит, он только забывает…»
Он не спит, он только забывает:Вот какой несчастный человек.Даже и усталость не смыкаетЭтих воспаленных век.Никогда ничто ему не снится:На глаза всё тот же лезет мир,Нестерпимо скучный, как больница,Как пиджак, заношенный до дыр.
26 декабря 1922
«Жив Бог! Умен, а не заумен…»
Жив Бог! Умен, а не заумен,Хожу среди своих стихов,Как непоблажливый игуменСреди смиренных чернецов.Пасу послушливое стадоЯ процветающим жезлом.Ключи таинственного садаЗвенят на поясе моем.Я — чающий и говорящий.Заумно, может быть, поетЛишь ангел, Богу предстоящий, —Да Бога не узревший скотМычит заумно и ревет.А я — не ангел осиянный,Не лютый змий, не глупый бык.Люблю из рода в род мне данныйМой человеческий язык:Его суровую свободу,Его извилистый закон…О, если б мой предсмертный стонОблечь в отчетливую оду!
4 февраля — 13 мая 1923
«Нет, не найду сегодня пищи я…»
Нет, не найду сегодня пищи яДля утешительной мечты:Одни шарманщики, да нищие,Да дождь — всё с той же высоты.Тускнеет в лужах электричество,Нисходит предвечерний мракНа идиотское количествоСерощетинистых собак.Та — ткнется мордою нечистоюИ, повернувшись, отбежит,Другая лапою когтистоюСкребет обшмыганный гранит.Те — жилятся, присев на корточки,Повесив на бок языки, —А их из самой верхней форточкиЗовут хозяйские свистки.Все высвистано, прособачено.Вот так и шлепай по грязи,Пока не вздрогнет сердце, схваченоВнезапным треском жалюзи.
23 марта — 10 июня 1923
«Весенний лепет не разнежит…»
Весенний лепет не разнежитСурово стиснутых стихов.Я полюбил железный скрежетКакофонических миров.В зиянии разверстых гласныхДышу легко и вольно я.Мне чудится в толпе согласных —Льдин взгроможденных толчея.Мне мил — из оловянной тучиУдар изломанной стрелы,Люблю певучий и визгучийЛязг электрической пилы.И в этой жизни мне дорожеВсех гармонических красот —Дрожь, побежавшая по коже,Иль ужаса холодный пот.Иль сон, где некогда единый, —Взрываясь, разлетаюсь я,Как грязь, разбрызганная шинойПо чуждым сферам бытия.