Антология русской мистики

Куприн Александр Иванович

Левко, несмотря на изумление, происшедшее от такого нежданного оборота его дела, имел благоразумие приготовить в уме своем другой ответ и утаить настоящую истину, каким образом досталась записка.

— Я отлучался, — сказал он, — вчера ввечеру еще в город и встретил комиссара, вылезавшего из брички. Узнавши, что я из нашего села, дал он мне эту записку и велел на словах тебе сказать, батько, что заедет на возвратном пути к нам пообедать.

— Он это говорил?

— Говорил.

— Слышите ли? — говорил голова с важною осанкою, оборотившись к своим сопутникам, — комиссар сам

своею особою приедет к нашему брату, то есть ко мне, на обед! О! — Тут голова поднял палец вверх и голову привел в такое положение, как будто бы она прислушивалась к чему-нибудь. — Комиссар, слышите ли, комиссар приедет ко мне обедать! Как думаешь, пан писарь, и ты, сват, это не совсем пустая честь! Не правда ли?

— Еще, сколько могу припомнить, — подхватил писарь, — ни один голова не угощал комиссара обедом.

— Не всякий голова голове чета! — произнес с самодовольным видом голова. Рот его покривился, и что-то вроде тяжелого, хриплого смеха, похожего более на гудение отдаленного грома, зазвучало в его устах. — Как думаешь, пан писарь, нужно бы для именитого гостя дать приказ, чтобы с каждой хаты принесли хоть по цыпленку, ну, полотна, еще кое-чего… А?

— Нужно бы, нужно, пан голова!

— А когда же свадьбу, батько? — спросил Левко.

— Свадьбу? Дал бы я тебе свадьбу!.. Ну, да для именитого гостя… завтра вас поп и обвенчает. Черт с вами! Пусть комиссар увидит, что значит исправность! Ну, ребята, теперь спать! Ступайте по домам!.. Сегодняшний случай припомнил мне то время, когда я… — При сих словах голова пустил обыкновенный свой важный и значительный взгляд исподлобья.

— Ну, теперь пойдет голова рассказывать, как вез царицу! — сказал Левко и быстрыми шагами и радостно спешил к знакомой хате, окруженной низенькими вишнями. "Дай тебе бог небесное царство, добрая и прекрасная панночка, — думал он про себя. — Пусть тебе на том свете вечно усмехается между ангелами святыми! Никому не расскажу про диво, случившееся в эту ночь; тебе одной только, Галю, передам его. Ты одна только поверишь мне и вместе со мною помолишься за упокой души несчастной утопленницы!"

Тут он приблизился к хате; окно было отперто; лучи месяца проходили чрез него и падали на спящую перед ним Ганну; голова ее оперлась на руку; щеки тихо горели; губы шевелились, неясно произнося его имя. "Спи, моя красавица! Приснись тебе все, что есть лучшего на свете; но и то не будет лучше нашего пробуждения!" Перекрестив ее, закрыл он окошко и тихонько удалился. И чрез несколько минут все уже уснуло на селе; один только месяц так же блистательно и чудно плыл в необъятных пустынях роскошного украинского неба. Так же торжественно дышало в вышине, и ночь, божественная ночь, величественно догорала. Так же прекрасна была земля в дивном серебряном блеске; но уже никто не упивался ими: все погрузилось в сон. Изредка только перерывалось молчание лаем собак, и долго еще пьяный Каленик шатался по уснувшим улицам, отыскивая свою хату.

Аркадий Бухов

«Чертова правда»

I

Это был самый странный

спор. Встретились они где-то над березовой рощей, совершенно случайно, и не сразу узнали друг друга.

— Ах, это вы, — с деланной улыбкой сказал господин средних лет, вежливо вильнув хвостом. — Я вижу, что фея, а какая, не знаю. Далеко изволите лететь, мадмуазель?

— Так… Туг городишко небольшой…

— Филантропией заниматься? — насмешливо спросил черт. — Как вам не надоело это, Аспазия…

— Что же, по-вашему, — колко бросила Фея, — дома поджигать мне, что ли… Это уж ваше дело, господин Яспер…

— Каждый занимается, чем может. Тем более, что результаты…

— Может быть, вы хотите, чтобы человек, которого вы сунули вчера ногой под трамвай…

— Был мне так же благодарен, как и вам за подсунутую вами жену…

— Извините, я видела слезы благодарности на…

— Пьян был. Или на мозоль наступили.

— Вы воспитывались в конюшне.

— Я жалею, что вы, мадмуазель, не получили и этого воспитания…

— Мне в ту сторону.

— Куда? впрочем, мне как раз в другую…

Черт снял шляпу, немного помолчал и вдруг оказал искренним, теплым тоном:

— Знаете что, Аспазия… Слетаем вместе… Давайте заключим пари на что угодно, что эти ваши идиоты…

— Я понимаю, что вы хотите, сказать. Пожалуйста…

— На что? — черт радостно достал блокнот и приготовил карандаш. — Вы дама; ваше первое слово.

— Я вчера видела розоватое облачко…

— Целиком? Может, в нем четыреста пудов…

— Ну, тогда… Недели две тому назад в этой роще гуляла девушка-блондинка…

— Я вегетарианец, — сухо кинул черт, — что я с ней буду делать…

— Зачем же есть…

— А, вы про другое… Извините, женат.

На чем-то сошлись.

II

Партынин чувствовал, что проедает последние деньги и что достать больше не от кого. И все-таки уходить не хотелось. Он заказал еще бутылку другого вина, сел удобнее в кресло и стал смотреть.

— Ну, подойдите к этому, — услышал он около себя чей-то грубоватый мужской голос, — видите, человеку скверно.

— И пойду, и увидите, что будет…

Партынин обернулся. Кругом него сидели те же посетители, и только против него внезапно выросла красивая женщина с золотистыми волосами и голубыми глазами.

— Вы один? — мягким, нежным голосом спросила она.

Партынин посмотрел внимательно на изящный туалет и белые изящные руки женщины и галантно пододвинул стул.

— Надеюсь, что теперь будем вдвоем, сударыня…

— Вам скучно?

— С вами? С женщиной, у которой такие прелестные ножки? Помилуйте…

— Вы, наверное, женаты?

— Холост, как гвоздь, цыпочка… Пьете?

— Нет.

— Прикажете кофе?

— Не пью. Я хотела вас спросить…

— Весь к вашим услугам…

— Говорите со мной откровенно… Я пришла, чтобы утешить вас…

— О, такая утешительница… Я готов, чтобы вы меня утешали не только весь день, но…

— У вас, наверное, нет денег…

— Милочка! — тревожно и в то же время весело кинул Партынин, — если у вас небольшие аппетиты…

— Может быть, вам нужны деньги?