Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 16. Анатолий Трушкин
Шрифт:
Второй. — Денег дай ей на костюм и не думай ни о чем. Первый. — Денег нельзя. Она на ребят потратит. Второй. — Сам купи.
Первый. — Как купи?.. Мерить же надо. Так-то я ее размер знаю… а так-то не знаю.
Второй. — Машину стиральную купи.
Первый. — У ней есть. Все времени нет починить. Второй. — Вазу какую-нибудь.
Первый. — Вазу?
Второй. — Да. Будет смотреть на нее, тебя вспоминать.
Первый. — Зачем на вазу-то? Пусть на меня и смотрит.
Второй. — Подожди. Ты сколько
Первый. — Деньги есть. Ты посоветуй. Ты в городе много чего видишь.
Второй. — Из одежды что-нибудь купи.
Первый. — Одежда у нее есть и на зиму, и на лето. Запаслись. И от матери осталось.
Второй. — Шаль теплую.
Первый. — Она без шали теплая. Ей что-нибудь, чтоб и цена подходящая, и ей приятно было.
Второй. — И чтобы на сарай осталось?
Первый. — Да.
Второй. — Часы купи.
Первый. — Она потеряла одни.
Второй. — Вот и хорошо. Купи новые.
Первый. — Чтобы и эти потеряла?
Второй. — На какую сумму ты рассчитываешь? Первый. — Деньги есть!
Второй. — Посуду купи красивую, женщины любят. Первый. — Ну, вот!
Второй. — Посуда — главное для них.
Первый. — Конечно!
Второй. — День и ночь с посудой.
Первый. — Ну, вот! Посуду?
Второй. — Да. Красивую.
Первый. — Колотят ребята все подряд, и красивую и некрасивую.
Второй. — Купи ей отрез на платье, цветастую материю.
Первый. — Купил раз, она ребятам и мне трусов нашила. Такой человек! Весь дом на ней держится. Из ничего конфету сделает. Я говорю: памятник надо ставить.
Второй. — Лифчиков накупи, она из них ничего вам не сделает.
Первый. — Маша?! О-о! Шапок наделает или чего. И неловко лифчики.
Второй. — Жене неловко?
Первый. — Все равно как-то. И есть у ней один теплый, а на лето так.
Второй. — Пальто у нее есть хорошее?
Первый. — Есть. Еще год проходит.
Второй. — Туфли?
Первый. — Туфель этих!., две пары.
Второй. — Ты все-таки скажи, сколько выделяешь?
Первый. — Деньги есть!
Второй. — Она сама на что-нибудь намекала?
Первый. — Да ты что?! Она для семьи все. Мне, — говорит, — ничего не надо.
Второй. — Не впрямую, а как-нибудь нечаянно в разговоре. Мол, неплохо бы что-то такое.
Первый. — Нет! Ты чего?! Последний кусок детям отдаст. На части ее рви, она ни крошки для себя… Хотя…
Второй. — Ну?
Первый. — Погоди, как-то тут говорила.
Второй. — Ну?
Первый. — Хорошо бы, — говорит, — нам новый сарай поставить.
Второй. — Вот! И ставь. И тебе хорошо, и ей приятно. А деньги останутся, еще что-нибудь купишь ей.
Первый. — Дошли все-таки до ума!
Второй. — Конечно!
Первый. — Вот спасибо. А то я и так и эдак — ничего не получается. Чувствую: все не то.
Николай меня так ревнует!
«И что тебе зоотехник сказал? И что к тебе почтальон подходил? И что ты с соседом у колонки стояла?» Гос-спо-ди, соседу девять лет.
Накричится, потом ползает прощенья просит:
— Пусти, Груня, в постелю, я тебе шубу куплю.
Сколько уж говорила ему:
— Еще раз бельма выпучишь, заберу корову и уйду. Живи один в грязи, сволочь немытая.
Зоотехник говорит: и как ты с таким обалдуем живешь? Такая женщина редкая и с таким засранцем.
На той неделе к столбу приревновал, ей-богу, не вру. Ворота пошла затворить, а стемнело уже. Стою, столб обняла — летит с топором, спасайтеся все столбы. Меня-то чуть не убил.
Домой пришли, давай смешить меня. Танец грузинский танцевал. Нож в зубы взял: трусы до коленков, руками машет. Ноги кривые. И подпрыгивает, и вприсядку. Да поскользнулся — простоквашу на себя опрокинул, сидит — вылитый грузин.
В лес пошла по ягоды, слышу следом крадется кто-то. Камень нашла да камнем в кусты. Домой прихожу — у него на лбу шишка больше головы. «О косяк вдарился». Как же!.. Что я побольше-то камень не нашла?
На работе щас денег не дают. Только если хорошо работаешь… тогда или — грамоту, или «позвольте я вас обниму». А я очень хорошо работаю. Ну и чего-то тут один раз грамот совсем не было. А мой не пошел на собрание.
— Я на рыбалку лучше.
Ну вот, грамоты ни одной, а начальства понаехало много. Они все и полезли из президиума:
— Позвольте и я вас обниму.
Глава администрации, солидный мужчина, вот такая копна на голове, в галстуке, чуть-чуть водочкой от него попахивает, подходит:
— Позвольте мне от всего сердца!
Из зала вдруг:
— Руки прочь! Долой такую волосатую власть! Все на баррикады!
Летит с ножкой от стула. Срамота, господи! Не знаю, куда от стыда деться. Глава тоже перепугался — может, покушение. Спрашивает:
— Это ваш муж?
Я говорю:
— Нет, мой на рыбалке.
С ними обоими плохо.
И ревнует, и ревнует, уже сил никаких нету. Помаду попрятал всю, чтобы не красилась. Хожу, как черт.
С месяц назад сидим вечером в избе. И вдруг свет выключили. Он сразу:
— Груня, ты где?
Я затаилась нарочно, молчу. Слышу он ко мне шарится, я — к печке.
— Груня, ответь мне.
Я лицо сажей намазала. Говорю:
— Вот я.
Он за руки меня взял. Голос сладкий сделался.
— Это, Грунь, обрыв на линии… надолго. Давай ложиться спать