Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15
Шрифт:
— А про жалость тебе твои друзья ничего не говорили? Не они ли посоветовали тебе ходить за мной по пятам, ловить на каждом углу и ждать, не пожалею ли я тебя? Бабы ведь жалостливые!.. — Сказала и испугалась своих слов.
Константин отпрянул от нее и с такой яростью потряс руками фонарный столб, что матовый колпак качнулся и тоненько зазвенел.
— Уходи! — крикнул он. — Мне твоей жалости не нужно!
И Таня пошла, сперва медленно, а потом все быстрей и быстрей. Она ждала, что он позовет, окликнет ее,
Тогда она побежала. Ветер ударил ей в лицо, и она услышала звуки оркестра, далекие, неясные голоса.
— Вот и поговорили… — с горечью произнес вслух Константин, когда Таня исчезла за мостом. — Вот и поговорили…
Нет, не так представлял он себе эту встречу, которую искал, чтобы объяснить Тане, как могло случиться, что он ударил ее.
Константин и сам толком не знал, что станет он говорить, когда встретится с женой. Ему ясно было лишь одно: он не хотел ее ударить! Не хотел! И если это произошло, то, наверно, благодаря какой-нибудь нелепой случайности.
Все последние дни Константин мучительно искал ее — эту случайную причину своего дикого поступка. То он цеплялся за мысль, что был пьян, то вспоминал, как Таня оттолкнула его, когда он подошел к ней со словами: «Ну, выпил, что ж тут такого?» — и этим тяжко обидела перед товарищами; то, наконец, представлялось ему, что он вовсе и не ударил Таню, а попросту отмахнулся от нее и случайно, именно случайно, задел рукой по лицу.
Да, Константин готов был теперь ухватиться за любой довод, который мог бы хоть как-то смягчить его вину в глазах жены, смягчить, умалить его вину перед самим собой.
До встречи с Таней эти доводы казались Константину убедительными, серьезными. Но вот они встретились, и Константин сумел сказать жене лишь невразумительные, жалкие слова оправдания, которые, он чувствовал это, только сильнее оскорбили ее.
8
— Этот мост прозвали у нас «сердечным», — сказала Марина Трофимову, когда они подходили к парку.
— Вот как? — улыбнулся Трофимов.
— Говорят, что все счастливые объяснения в нашем городе обязательно происходят здесь.
В это время Трофимов и Марина заметили стоявшего на мосту Лукина.
— Счастливые? — нарочно громко переспросил Трофимов. — Не верю, да и кто это придумал, что в любви все должно быть только счастливым? Простите, — обратился он к Лукину, — разрешите прикурить?
— Прошу, — Лукин, не глядя, протянул Трофимову тлеющую папиросу. — Сердечный мост!.. Любовь!.. — зло, не разжимая губ, пробормотал он. — Брехня, брехня все это!
— Вы о чем? — прикуривая, спросил Трофимов.
— Так, между прочим…
— Странное совпадение, — сказала Марина, когда они отошли от Лукина. — Ведь парень, у которого вы прикуривали…
— Да, я знаю. Я был сегодня в суде.
— Ах, вот
— Почему была?
— Разве вы считаете, что у них все еще может наладиться?
— Думаю, что да.
— Нет, если бы меня так оскорбили, — с возмущением проговорила девушка, — как бы я ни любила, я бы не могла простить! Никогда!
— Если бы вы любили, то сказали бы другое.
— Не знаю… Не уверена… — с внезапно прозвучавшей в голосе печалью сказала Марина.
— Тогда, случись это с вами, вы бы думали не о том, прощать или нет, а о том, что за человека вы полюбили и что с ним произошло. И обязательно по сто раз на дню спрашивали бы себя: «Кто в этом виноват? Может быть, я? Или я ошиблась в нем, придумала его себе? А может быть, виноват кто-нибудь другой?» Нет, Марина Николаевна, от любимого человека так просто не отмахнешься.
— Кто виноват? — усмехнулась Марина. — Это в вас прокурор говорит, Сергей Прохорович. А в любви с прокурорской меркой делать нечего.
— Да ведь моя-то мерка куда шире вашей!
— Не спорю. Здесь, на мосту или в парке, и прокуроры и начальники всякие — такие же люди, как Костя Лукин, со своими слабостями, со своими ошибками. Но вот вы пришли в суд, и тогда ваше «кто виноват?» облекается в статью уголовного кодекса, в обвинение.
— Не правда ли, какая горькая истина? — останавливаясь перед Мариной, насмешливо спросил Трофимов.
— Да, если любовь становится предметом судебного разбирательства, если к отношениям любящих применим вопрос «кто виноват?» — то, простите меня, Сергей Прохорович, роль прокурора в таком процессе совсем незавидна.
— А все-таки, все-таки — кто виноват? А? — Трофимов коснулся локтя девушки. — Ведь как хорошо будет, Марина Николаевна, если прокурор, именно прокурор, ответит Татьяне Лукиной на этот мучающий ее вопрос.
— Но вы скажете ей только то, что она и сама отлично знает: «Виноват муж».
— Ну, а если нет? Если вина ее мужа не так уж бесспорна и, выяснив это, мы подскажем Лукиным, как им жить дальше?..
— Суд, прокурор — в роли примирителей и советчиков?
— Если вас пугают такие слова, как «суд» и «прокурор», то замените их простым словом — «друзья». Да, такие друзья, как мы, могут прийти им на помощь.
— Друг… — протяжно сказала Марина и украдкой чуть насмешливо глянула на Трофимова. — Вот вы мне все и объяснили, Сергей Прохорович. Спасибо вам. — Она рассмеялась. — Надо только заменить слово «прокурор» на слово «друг» — и все будет хорошо. Верно?
— Не совсем так, — усмехнулся Трофимов. — А вот то, что я не убедил вас, — это верно.
Они замолчали.
«Обиделся, — подумала Марина. — Ну и пусть его! Слишком уж он прямолинеен и уверен в себе».