Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15
Шрифт:
Люся кивнула головой. Они вышли вместе, и ребята второй смены, пробегая по коридору, удивленно на них поглядывали…
Сегодня Марина не провожала братишку в детсад. Сегодня мама выходная, и Алешка остался дома. Марина шагает по улице одна, февральский ветер путается в полах пальто, обжигает щеки, но девочке все равно хочется, чтобы путь ее был длинным, долгим, чтобы улица никогда не кончалась. Она идет в школу, идет медленно, так медленно, как только может.
Что-то переменилось за последние дни в жизни Марины. А что — она сама толком не умеет понять. Будто все люди вокруг
Заходила Елизавета Семеновна, советовала, как побыстрее догнать товарищей. Словно Марина просто так заболела и отстала от ребят. А Елена Гавриловна раз встретила ее и тоже долго разговаривала. И все про школу, про уроки, а о колонии и не вспомнила…
Марина идет медленно, стиснув покрасневшими от ветра и мороза пальцами ручку потертого дерматинового портфельчика.
Но как там ни замедляй шаги, как ни старайся, дорога до школы не так уж велика. Марина открыла знакомую коричневую дверь — звонок рассыпался металлическими горошинами по всем трем этажам. Значит, правильно подгадала, не раньше, не позже, а точно к началу, чтобы торопливо пробежать через класс к пустой последней парте, чтобы ни с кем не здороваться, чтобы никто не пялил на нее глаза. Девочка повесила пальто на «свой» крючок — желтый, слегка отогнутый вправо — и затопала по лестнице и пустым коридорам.
Как пловец в холодную воду, рывком шагнула Марина в веселый и шумный гомон ребячьих голосов. И все стихло. Сжав губы, глядя прямо перед собой, девочка шла между партами и жалела, что послушалась маму и Елену Гавриловну. Но Люся неожиданно встала.
— Садись, пожалуйста, ко мне, Маринка!.. — голос у нее сорвался и она добавила тихо-тихо: — Как раньше…
Ее слова отдались не в ушах, а в сердце Марины. Она споткнулась на гладком полу, но никто не засмеялся. Марина села рядом с подругой, руки стали неловкими, деревянными, и она никак не могла уложить цеплявшийся за парту портфель. Люся ей помогла. На Валю обе девочки и не взглянули, но зато на нее смотрели другие, и Валентина ссутулилась, стараясь занимать как можно меньше места. Марина не знает, что Валин поступок обсуждался на пионерском сборе…
— Здравствуйте, ребята! — сказала войдя Елизавета Семеновна. А когда школьники уселись, громыхнув крышками парт, заметила без всякого удивления: — Богданова здесь? Вот и хорошо.
Урок начался обычно: Елизавета Семеновна раскрыла классный журнал и повела карандашом по списку фамилий, раздумывая, кого вызвать к доске.
…Погожим июльским днем Елена Гавриловна встретила Марину на улице. Девочка сильно подросла за последние месяцы, и ее девичьему телу уже тесновато в застиранном ситцевом платьице.
— Как дела, Маринка? — ласково спросила Ширяева.
— Хорошо, тетя Лена. Я в седьмой класс перешла.
— Молодцом. А мама, Алеша?
— Все в порядке. Только мама обижается — совсем вы нас позабыли. И не зайдете теперь.
Марина не глядит больше исподлобья, у нее открытый, веселый взгляд человека, у которого спокойно на душе. А нежная улыбка словно освещает ее скуластое лицо изнутри.
— Спасибо, Маринка.
Убегает по каким-то своим неотложным девчачьим делам Марина, и Елена Гавриловна провожает ее глазами…
Отпетый
Обстоятельства заставляют Витьку самого идти в детскую комнату Ленинского РОМа. Ничего приятного это, конечно, не сулит. Но еще хуже быть в состоянии противной неопределенности, когда угроза уже нависла, но откуда и как она свалится — точно не знаешь. Витька отбрасывает последние сомнения, толкает дверь и… мнется озадаченный: у шкафа с книгами стоит совсем незнакомая высокая женщина в спортивном свитере. Она уже обернулась и молча, с интересом разглядывает Витьку серыми, чуть прищуренными глазами. Удирать поздно, надо что-то говорить этой, новой…
— Я Звонарев!.. — для начала и не без гордости заявляет он, выпятив вперед грязный башмак.
— Да ну? — очень удивлена женщина. — Неужели сам Звонарев?
— Тот самый, из колонии… — подтверждает с достоинством Витька и для большей убедительности утирает нос рукавом. — Слыхали уже, наверно?
— Нет, — виновато признается новая, — пока не слыхала. Познакомимся давай. Фамилия моя Иванова, Ниной Константиновной зовут. А тебя?
— Витькой. А еще… еще Отпетым зовут.
— Это почему? Ты петь умел, а потом голос пропал, так что ли? — серьезно высказывает она догадку.
«И зачем только дурачит меня, будто маленький!» — думает Витька и подозрительно, пристально наблюдает за лицом той, которая назвалась Ниной Константиновной. Да нет, не похоже. Милиционерша, кажется, и вправду не понимает что к чему. Ему становится смешно. Он даже фыркает, но сдерживает себя и начинает притворно кашлять. Вот чудачка, побольше бы таких! «Этой мозги быстро заправить можно…» — продолжает рассуждать Витька, и в голове его зарождается заманчивый план обороны своей личной свободы.
Отпетому чуть больше четырнадцати. Мальчишка невысок ростом, курнос, веснушчат. Густой ежик волос выбивается у шеи за воротник — с парикмахерами вражда давняя.
Теперь Витька меняет тактику. Без напоминаний стаскивает он шапку, вытирает ноги, скромно присаживается на уголок старого, рыхлого диванчика. И соображает, с чего лучше начать беседу. Когда врешь, важно не прятать глаза — тогда почему-то верят. Это нетрудно. Раз плюнуть — два растереть, — по излюбленному выражению Кольки Дрозда, его друга. Голосу своему Витька придает мягкие нотки неподдельного огорчения.
— Школу я бросил… — признается он.
Странно, только сообщение это не производит на милиционершу особого впечатления.
— Больше учиться не хочешь, да? — спокойно справляется она, словно речь идет о какой-нибудь недоеденной тарелке супа.
— Я… хочу… — Витьку не проведешь, он знает, как отвечать на такие вопросы, и прикидывается даже обиженным. — Чем я других хуже, рыжий, что ли?
— Да нет, с виду вроде бы не рыжий, — соглашается женщина. — А если и есть, то самая малость, почти незаметно…