Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15
Шрифт:
На верхней полке серванта, диссонируя с окружающей обстановкой, стояла стеклянная ваза с искусственными цветами. Такие вазы обычно стоят на столах, особенно, на круглых. В центре. Тем более, что такой стол в комнате имелся. Словно ее на время поставили, а потом забыли возвратить на место.
У правой стены стояла кровать, односпалка. Высокая, с металлическими спинками. Сейчас такие и не делают, практикуя все из полированной деревоплиты.
Кровать была застлана марселевым покрывалом желто-розового тона. Но как-то бегло, впопыхах. Так
Перед окном, в центре стоял уже упомянутый нами, круглый стол, накрытый клеенкой. Пустой. Возле него — пара скособоченных стульев и табурет.
Еще один табурет, сломанный, лежал недалеко от тумбочки с телевизором «Рекорд». В левом углу комнаты.
Видимая часть давно не крашенного деревянного пола была без признаков посторонних вкраплений и недавнишнего мытья.
— Кажется, все нормально… на первый взгляд… — сделал вывод Сидоров, но не совсем уверенно.
Что-то невидимое, незримое при осмотре его настораживало. Но что именно — было непонятно…
— Похоже, так, — согласился с ним Паромов, — только пустота на столе, который, если на нем не едят несколько человек, бывает завален всякой всячиной. По крайней мере, на нем должна была стоять вон та ваза, — указал он на вазу, стоявшую на серванте. — Вот это лично меня настораживает.
— А еще должен настораживать запах самогона, — вмешалась все та же женщина в халатике. — Вся комната провонялась…
Ее слова были двусмысленны. Они могли относиться как к Маре и ее комнате, так и к участковым, совсем недавно употреблявшим спиртное. Пусть и не самогон, а вино и водку, но все равно спиртное. Участковые переглянулись, без слов понимая друг друга.
Кто их знает этих русских женщин? Порой после окончания школы они и книжку в руки не возьмут, но бывают остры на язычок, а порой имеют по два высших образования, но у себя под носом ничего не видят.
Бабы — одним словом!
Но обладательница цветастого халатика, кажется, говорила без всякого подвоха. И Сидоров решил провести дополнительную разведку боем. Все равно терять было больше нечего. Раз квартира вскрыта, то почему и в сервант не заглянуть? Он в три шага (правда, его, сидоровских!) пересек пространство между порогом и сервантом и открыл створки нижней полки.
И все увидели нагроможденную на ней посуду с остатками пищи: тарелки, блюдца, стаканы, ложки, вилки. Все немытое и сброшенное в кучу явно наспех, лишь бы подальше с глаз.
— Видели?!! — спросил с подъемом присутствующих, по-видимому, для себя уже решив, что не зря дверь высаживал.
Хотя грязная, не мытая посуда, даже с остатками пищи, обнаруженная в притонах, еще ни о чем таком криминальном и не говорит. Лишь указывает на неопрятность и нечистоплотность хозяев квартиры. Но и это уже что-то…
Женщины утвердительно кивнули головами.
— Пока не трогаем до прибытия оперативной группы, — пояснил Сидоров, возвращаясь от серванта в
По идее он должен был сказать: отпечатки пальчиков. Так было бы грамотно и по-русски. На посуде, даже будь она из чистого золота, пальчики не растут.
Впрочем, сказанное Сидоровым на милицейском сленге было понято не только Паромову, но и женщинами.
Еще бы! Русские женщины и речь, состоящую почти из одних матов, лишь с редким вкраплением нормальных слов, и то понимают! А тут вполне нормальное слово…
Не успел Сидоров прикрыть дверь квартиры Мары, как от Апухтиной вышел Астахов.
— Пошли! — кивнул он участковым, направляясь к выходу из коридора и принося на ходу извинения дамам: — Еще раз прошу извинения за вторжение и прерванный сон. — И посетовал: — Вряд ли вам сегодня уж поспать по-нормальному придется…
Участковые тронулись следом. Молча, не расспрашивая, не выясняя, не уточняя. И только, когда вышли в полумрак подъезда и остались одни, без посторонних глаз и ушей, поинтересовались:
— Что наскреб? Видели, как хромоножка глазками семафорила.
— Говорит, были весь день у Мары Бекет, Клин и еще какой-то мужик. И, естественно, сама Мара. Весь день самогон пили. Мужика видела впервые и мельком. Случайно в окно увидела, когда Клин с ним шел к Маре, а потом через щелочку в двери, когда этот мужик в туалет по нужде проходил. На ее взгляд — судимый. Приметы дать затрудняется.
— И то уже что-то… — констатировал Паромов. А Сидоров добавил:
— Если связать с той, брошенной в спешке посудой, что я обнаружил в серванте, вывод сам напрашивается: тут его и замолотили. — И уточнил: — Как барана зарезали.
— Баранам горло перерезают… — не согласился Астахов. — Бекет убит ударом в сердце.
— Тогда, как свинью, — соглашаясь в чем-то с Астаховым, уточнил Сидоров. — Как свинью: ножом в сердце…
— По-свински жил, по-свински умер… — философски подвел итог старший участковый. — Ладно, идем докладывать Посашкову о наших изысканиях. Тебе слово, Михаил Иванович. Мы только поддакивать будем, если потребуется.
— Или потребуют… — усмехнулся Сидоров.
— Ну, что нарыли? — встретил вопросом Посашков. — Шумели изрядно. Полдома, точно, разбудили…
Астахов, как и договаривались, стал докладывать.
— Уже, если не «горячо», то «теплей», это точно. — Сделал вывод подполковник милиции. И своему оперу:
— Учись, Сан Саныч, у парней с земли. Еще и полчаса не прошло, а они без всякой оперативной группы почти преступление раскрыли. И раскроют! Уверен.
Оперок ничего не ответил на колкость своего начальника.
— Кстати, что-то опергруппы все нет и нет… — вспомнил подполковник об отсутствии оперативной группы. — Иди-ка, по рации подгони дежурного, пока я с участковыми еще кое-что обговорю, — направил к автомобилю он своего оперативника. — Надеюсь, это у тебя лучше получится, чем раскрытие убийства.