Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
— Ладно, не гоношись, Алек Моисеевич, — то ли примирительно, то ли равнодушно махнул рукой Черкасов.
Алек вспыхнул:
— Но я не Моисеевич, извините. Я…
Черкасов опустил огромный кулак на стол.
— Все вы Моисеевичи! Живи, короче, пока. Но темы секретные не трожь! Не твоего пархатого ума дело! Понял?
Алек опустил глаза:
— Понял.
Затем, не поворачиваясь, попятился, нащупал дверь, открыл и кое-как вывалился в коридор. Закрыл дверь и огляделся по сторонам. В коридоре никого не было. Алек вобрал воздух
Гений
Вице-президент Академии наук и ректор Института кибернетической физики Илья Иосифович Рунге раскладывал на столе платежные ведомости, хотя вовсе и не ректорским делом было распределять премии и гонорары за напечатанные в издательстве работы его сотрудников. С недавних пор у терпящего системный крах института при почти полном отсутствии бюджетного финансирования появились собственные источники и статьи дохода. Прежде всего это произошло из-за лоббирования интересов коммерсантов, готовых на определенных условиях участвовать в научных программах, — из тех, кто еще верил в российскую науку и ее будущее, и из тех, кто вовсе в нее не верил, но готов был конвертировать уже заработанный научный капитал в твердую валюту. Приходилось считаться с первыми и мириться со вторыми.
Илья Иосифович поправил по очереди беретку, очки, галстук и почесал седую академическую бородку. Доходы от самостоятельной хозяйственной деятельности вовсе не росли, как хотелось бы, они скорее скакали как блошки. Но подскакивали все реже и реже и все ниже и ниже. В двери появилась секретарь.
— Илья Иосифович, к вам просится Кантарович.
Рунге посмотрел поверх очков на девушку и пожевал воздух вставными челюстями.
— Ну-ну. Приглашайте. И вот что… сделайте мне… нет, нам, чайку. Гостю можно без сахара. А мне положите и размешайте три… нет, два куска, — академик Рунге тоже не отличался расточительностью.
Через минуту секретарь внесла два стакана чая. Один хрустальный в серебряном подстаканнике, другой — обычный, с алюминиевой ложкой внутри, но без сахара. Вслед за ней в кабинет просочился и взволнованный Алек Кантарович. Он почтительно поклонился и тут же подсел к столу. Положил на стол папочку с бумагами и затараторил, не давая старику перевести дух:
— Илья Иосифович, доброго здоровья! Скажу вам честно и откровенно, это просто гениально. Ге-ни-аль-но! Ваша работа — украшение науки!
Рунге растерялся; последний свой труд он опубликовал в конце 1982 года. С тех пор так и не сподобился.
— О чем вы? — заинтересованно прокряхтел он. — Какая работа?..
— Как же, Илья Иосифович? — поднял брови Кантарович. — Ваш труд по охлаждению ракетных двигателей!
Рунге закряхтел и пожевал воздух. Новый зубной
— Да-да. Как же, как же. Помню. Ах, если бы не смерть вождя… — он мечтательно закатил глаза.
— Вождя?
Ректор вздохнул, оглядел кабинет и обнаружил стакан чая.
— Да-да… — Он потянулся и сладко хлебнул чайку.
— А какого вождя вы имеете в виду? — попытался поддержать беседу Кантарович.
Рунге досадливо покачал головой:
— Эх, молодой человек, я уже пережил всех до единого вождей! Владимира Ильича, Льва Давидовича, Иосифа Виссарионовича, Лаврентия Павловича, Георгия Максимилиановича, Никиту Сергеевича и, конечно же, Леонида Ильича. А после него вождей-то и не было. Так, не пойми что…
Академик опасливо оглянулся.
— Ну, разве что Юрий Владимирович что-то попытался…
На самом деле Рунге считал, что это была попытка с негодными средствами. Вместо крайне важной уже тогда либерализации науке и ему лично засекретили большинство тем и проектов. До сей поры разгребать приходится. Но говорить все, что он думает, вслух было необязательно.
— Но и Андропов со своей манией дисциплины палку перегнул… — сказал он главное, — явно перегнул…
Алек закивал головой:
— Вы совершенно правы, Илья Иосифович! Но ведь и сейчас — полное безобразие. Вот был я сегодня у Черкасова…
При одном упоминании имени зама по режиму старик насупился и стал машинально причмокивать неудобным протезом. Борис Васильевич, фактически навязанный ему министерством и Лубянкой, регулярно пытался вмешаться в научную деятельность института. Это раздражало.
— Что там еще? — поморщился он. — Бойцы невидимого фронта продолжают классовую борьбу?
Алек закивал и принялся объяснять:
— Что-то вроде этого. У нас горит план на следующий год. Необходимо утвердить. Точнее даже — подтвердить, — тут же поправился Алек.
Рунге поджал губы. Алек Савельевич очень своевременно поправил себя. Академик хоть и был почти в маразматическом состоянии, но четко знал, что утверждать имеет право только научный совет и он, бессменный ректор института. Любая попытка присвоения этих полномочий расценивалась им как недружественный шаг. Со всеми вытекающими…
— Так, — сурово прокашлялся он, — и что же вы хотели подтвердить?
— Всего лишь план публикаций на следующие три квартала, — пожал плечами Алек и приготовился открыть картонную папку.
— А что сказал ученый совет? — поправил очки Рунге. — Напомните.
— Ученый совет, прошедший… — Алек открыл папку и сверил дату, — две недели назад, утвердил план издания и переиздания работ по представленному списку. Вот, кстати, и списочек.
Алек пододвинул ему папку, раскрытую на нужном месте, и Рунге надвинул очки. Глянул в бумаги и тут же отпрянул, упершись трехкратно увеличенными глазами в Кантаровича. Губы отчаянно задвигались.