Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Она вернулась к поваленной березе и долго стояла, вспоминая. Ошибки быть не могло. «Может быть, просто перегородили кладбище и теперь подход с другой стороны?»— подумала Вера. Спросить было не у кого, и она решилась пойти по другой тропинке, рядом. Здесь ей попалось много свежих могил с крестами, со звездочками, с увядшими и свежими цветами. Она шла, машинально читая надписи, и вдруг словно споткнулась. «Незабвенной памяти нашей жены и матери Татьяны Ивановны Соленой…» — было написано на пластинке, прикрепленной к кресту под фотографией совсем молодой и красивой Таньки Соленой, ее лучшей школьной подружки. И цифры:
«В прошлом году умерла, — прошептала Вера. — А мама мне ничего не сказала…»
Эта тропинка тоже привела ее к колючей проволоке. Расстроенная, усталая, Вера бродила по кладбищу, уже не разбирая дороги, и только шептала: «Да ведь я так хорошо помнила эту тропинку, ведь она у меня как наяву перед глазами всегда стояла». Совсем выбившись из сил, она всплакнула и опять долго сидела на поваленной березе, стыдясь показаться в деревне с заплаканными глазами. Успокоившись, решила: завтра с мамой приду.
Маленький букетик осенних ромашек она положила на могилу Тани Соленой.
По деревне она прошлась быстро, не поднимая глаз. Когда вошла в дом, мать сидела на кухне, готовила пельмени. Нарезала рюмкой кружки из раскатанного теста и негнущимися пальцами медленно заворачивала в тесто мясной фарш. Не отрываясь от дела, сказала:
— А твои с Иваном теперь в Батово поехали. На мотоцикле. Места тамошние посмотреть. К обеду, сказали, не ждать. Да ты никак расстроилась, дочка? — встревожилась мать, не услышав ответа, и подняла голову: — Чего молчишь-то?
Вера провела рукой по лицу и всхлипнула. Она медленно подошла к диванчику, стоявшему в углу, медленно села, сложив на коленях вдруг ослабевшие руки. Мать поднялась из-за стола, села рядом.
— Не нашла я могилки, — сказала Вера.
— Так и мудрено найти-то, — успокоила ее мать. — За тридцать лет-то сколько переносили туда. Не сосчитать… Да и позарастало все. Ох, позарастало! Свои блукают…
Вера опять всхлипнула и вдруг громко, в голос, зарыдала, привалившись к матери, обняв ее колени. Надежда Федоровна не успокаивала ее, а только молча гладила по спине, по голове, не замечая, что руки у нее в муке, и мука останется на кофточке, белой пудрой засыпает волосы. Она чувствовала, какая печаль засела в душе у дочери, но молчала. Не всякое горе можно утешить.
Выплакавшись, Вера наконец оторвалась от матери. Лицо у нее припухло, стало совсем некрасивым. Шмыгнув носом, она совсем по-детски оттопырила губы и виновато посмотрела на мать. Надежда Федоровна улыбнулась ей.
— Пойду пельмешки доделаю. Небось на плите вся вода выкипела. — Она тяжело поднялась с диванчика. Добавила из ковшика воды в кастрюлю, уронив несколько капель на раскаленную плиту. Кухня наполнилась паром.
— Мам, я на улице Криворотова встретила, — сказала Вера.
— Николку?
— Да, Николая Григорича, — удивляясь материнскому спокойствию, ответила Вера.
— Признал он тебя?
— Мама, а как же он по нашей деревне спокойно ходит, предатель?! Разве можно такое прощать? Да еще дом себе отгрохал. Лучше нашего. И не боится?
— На всяку беду страху не напасешься, — сказала мать. — Старый-то дом у него спалили. После войны. Он, когда с отсидки-то пришел, в бане жил с детьми и с Лушей, с женкой, — мать задумалась, машинально разминая в руках пельмешку. — Десять лет он в Воркуте уголек тюкал.
И Вера почувствовала вдруг, что она лишь гостья в этом доме, в этой деревне. Родная, любимая, но гостья. Поживет здесь свой срок и уедет, а все ее родные и близкие останутся со своими делами, горестями и радостями.
На следующий день они вместе с матерью и с Настей сходили на кладбище. Посидели на старенькой лавочке в ограде возле могил отца и младшей сестренки, поплакали. Вера подивилась, что не смогла накануне отыскать могилы — совсем, кажется, рядом ходила.
Время летело незаметно. Несколько раз ездили в Ленинград, ходили по музеям, пешком обошли все набережные.
— Боже! — сказал после одной из поездок Луиджи. —
Я думал, что краше Рима нет ничего на свете!
Дни стояли ясные и тихие. Рано утром, полусонная, еще не освободившаяся от сладкой полудремы, Вера накидывала халат и шла в огород. Там, под яблонями, возле старой прокопченной баньки, был врыт в землю дощатый круглый стол и маленькая скамеечка. Вера садилась на нее и, кутаясь в халат, подставляла лицо первым лучам солнца, с трудом пробивающимся сквозь плотный туман. И стол, и скамейка, и темные стволы яблонь были пропитаны влагой, словно только что пролился дождь. Время от времени по стволам тонкой змейкой стекали крохотные ручейки, а с пожухлой листвы гулко падали тяжелые капли. Воздух был насыщен терпким запахом прелых яблок, подсыхающей картофельной ботвы.
По утрам деревню окутывал туман. Иногда Вере казалось, что совсем рядом, за туманом скрывается Неаполь. Вот-вот набежит ветер с залива, растреплет, разнесет туман по узким улочкам, и откроются ряды темных плоских крыш, спускающихся уступами к морю. Справа старая крепость и унылая серая громада морского вокзала, белые нарядные теплоходы у стенки. Сколько раз они ходили с Луиджи и с ребятами на пирс, встречать советских! Поглядеть, послушать русскую речь, а если удастся — поговорить. Хоть несколько минут. Да разве поговоришь по-настоящему? Туристы вечно торопятся. Удивятся, услышав, что к ним обращаются по-русски, ответят что-нибудь невпопад, сунут открытку или значок на память. Но по глазам видно — не до тебя. Скорей в большие красивые автобусы — и в город. В Помпею, в Рим… А некоторые посмотрят подозрительно — и в сторону.
…Справа, вдоль самого берега, зелень Санта-Лючии. Но туда выбирались редко. Магазинов на набережной нет, а если и есть, то очень дорогие. Слишком шикарны. Даже американские матросы, уж на что разбитные, сторонятся их. Стесняются.
Колька Аверьяныч чудак — вот вымахал парень, когда в Германию угоняли, ползунком еще был — пристал, расскажи ему, как бабы в ресторанах танцуют. Да ее в такой ресторан и силком не затащишь. Кольке со старшим сыном, с Виктором, об этом перемолвиться — тот бы порассказал! А Веру Луиджи лет десять назад привел в одно заведение — насмотрелась на всю жизнь. Нет уж, пусть мужики одни ходят. И Луиджи-то не охотник до ресторанов. С семьей не разгуляешься — разве кто из приятелей пригласит. Господи, да какие рестораны? То-то сам Аверьяныч ходит тут по ресторанам. Как бы не так!