Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– Стреляй, подонок, бандит!...
Вот так, в яростном презрении к врагу, и умирать не страшно.
Суканкас медленно опустил кольт, вздохнул, ухмыльнулся:
– Не имеем права. И не хочу. Хватит! Иностранная территория. Живи, кацо! И не забывай, кому ты обязан жизнью.
– Гад ползучий! Если б не пассажиры, быть бы тебе на дне Черного моря.
– Это я учел. Все мыслимое и немыслимое предусмотрел. Мог бы и тебя в случае необходимости укокошить. Мой сын повел бы самолет дальше и посадил. Он клуб юных пилотов закончил. С двенадцати годков обучался. Башковитый парнишка.
Стук снаружи самолета усилился. Колотили железом о железо.
Молодой Суканкас взял отца за плечи, оттащил от второго пилота:
– Открывай! Власти явились.
– Сейчас, мой мальчик, сейчас.
– В последний раз оглянулся вокруг и, прижав кольт к животу, как это делали гангстеры в американских кинобоевиках, злобно скомандовал: - Очистить помещение! Всему экипажу! Живым, мертвым и недобитым! Мы покидаем самолет последними. В случае неповиновения влеплю каждому живому по две или три пули. Не посчитаюсь с иностранной территорией. Выходите!
Заур с трудом вылез из своего кресла: ноги еле-еле держали, колени тряслись, спина обмякла. Пересилив слабость, он помог подняться Джемалу, первому пилоту, вывел его из кабины. Оба остановились перед лежавшей ничком Таней. Заур наклонился над ней, взял её одеревеневшую руку:
– За что вы её убили, гады?
– Эй, ты, плакать будешь потом! Открывай!
Заур вместе сл штурманом Бабаянцем раздраили наружную дверь. Ударил в глаза яркий, полуденный свет.
В четыре руки подняли окровавленного бортмеханика Сашу Филиппова, осторожно спустили вниз. Положили на горячий, чуть подплавленный асфальт, в тень крыла самолета.
Турецкий солдаты и офицеры стояли поодаль, в позе невозмутимых наблюдателей. Заур резко повернулся к ним:
– Чего же вы стоите? Человек истекает кровью! Нужен врач! Врач, понимаете, врач!
Турки пожимали плечами, вежливо улыбались.
Ермаков энергично отстранил от себя аэродромных служителей, подошел к офицеру, с достоинством и властно сказал по-турецки:
– Вы же люди!... Где ваши глаза? Совесть? Честь? Человек, видите, умирает. Вызывайте "скорую помощь".
– На аэродроме, к сожалению, нет врача, - ответил офицер.
– А "скорая помощь" есть. Пардон, будет.
– И он сделал знак одному из солдат. Тот козырнул и побежал к аэровокзалу.
Ермаков повернулся к своим спутникам и спросил:
– Друзья, есть среди вас доктор?
От плотной группы пассажиров Ан-24 молча отделилась Ангелина Ефимовна Славина, смуглая, черноволосая, небольшого роста, плотная женщина. Она стремительно подошла к раненому, опустилась перед ним на колени, ловко расстегнула китель. Тугая горячая струя крови вырвалась из простреленной груди бортмеханика.
Ангелина Ефимовна зажала рану ладонью.
Прошло шестьдесят минут после гибели Тани.
Второй пилот Заур и штурман Бабаянц помогли своему командиру спуститься
– Куда тебя, друг?
– Не знаю точно, - с трудом прошептал Джемал.
– Вся спина огнем горит. И ноги. И голова. И в глазах темно.
– Доктор, окажите ему помощь!
– Не могу отнять руки от раны-фонтанирует кровь. Снимите с него одежду, я так, наружно осмотрю.
Джемала кое-как раздели до пояса, посадили и повернули спиной к врачу. Ангелина Ефимовна, не отрывая ладони от бортмеханика Саши Филиппова, визуально осмотрела командира корабля.
– Рана серьёзная, но не смертельная: пуля вошла на уровне правой подвздошной кости, иначе говоря, пробила крестец. Ничего, будет жить! Уложите его аккуратнее. Ему нужен покой.
Таким же поверхностным способом она осмотрела и штурмана Бабаянца. Этот был ранен совсем легко: одна пуля пробила пиджак, не причинив никакого вреда, другая немного, по касательной, обожгла кожу в области восьмого ребра. Тем не менее Вартан Бабаянц какое-то время был в обморочном состоянии. Контузия? Самовнушение? Или чересчур сильным было впечатление от ран товарищей?
Положение Саши Филиппова ухудшалось с каждым мгновением. Он был без сознания, без пульса, сердцебиение не прослушивалось. Белое лицо желтело. Нос обострился. Глазные впадины провалились. Умрёт, если через 10-15 минут не попадёт в госпиталь в реанимационную палату. Есть ли она здесь, в Трабзоне?
– Где же ваша "скорая помощь"?
– резко спросила Ангелина Ефимовна у турецкого офицера.
Ермаков перевёл её слова на свой лад:
– Доктор спрашивает, как называется здешняя помощь: скорая или долгая?
Офицер побагровел и ничего не сказал.
Прошло восемьдесят минут с момента гибели Тани.
Молодой Суканкас сидел в багажном отделении на своем огромном чемодане и, прижав к глазам бинокль, жадно рассматривал небольшое здание аэровокзала, прилегающие к нему домишки с плоскими крышами и маленькими, как в гаремах, оконцами. Все, что происходило вблизи, его ничуть не интересовало.
Отец пнул сына ногой:
– Чего расселся, как интурист! Приготовься!
– Зря шумишь, старик. Пора тебе знать, что я всегда ко всему готов.
– Встал, пригладил свои белесые вьющиеся волосы, одернул куртку.
Суканкас-старший, в своём синем, теперь распахнутом плаще, в синих штанах ,в тонкой, защитного цвета рубашке, распялился в светлом дверном проёме. Кривые ноги в черных растоптанных ботинках широко расставлены. Потная, известково-белая, с тупым подбородком морда сияла. Сомовий рот растянулся до ушей. Руки с оружием высоко вздернуты над всклокоченной головой.