Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20

Михеев Михаил Петрович

Самолет шел над облаками, земли не было видно, а облака походили на серую вату, и смотреть на них было неинтересно.

Я откинулась на спинку и собралась вздремнуть, но моя соседка — девушка — все время беспокойно возилась, на кого-то оглядывалась. Поэтому я уже не удивилась, когда возле нас возник энергичный молодой человек, который обратился ко мне:

— Я сижу в конце салона, не могли бы мы с вами поменяться местами. Правда, мое место возле прохода, но… Моя соседка хотя и молчала, явно ждала моего согласия. Мешать ей я не хотела. Молодой человек провел меня на свой ряд, а сам торопливо вернулся и, не

теряя времени, пустился с девушкой в оживленную беседу.

А мой новый сосед — пожилой черноволосый мужчина — некоторое время наблюдал за молодой парой и сказал, как бы про себя, но достаточно громко, чтобы я могла, если пожелаю, поддержать разговор:

— Именно так у нас и происходит. Случайно встретимся, случайно разговоримся, а потом этот случай оказывается нашей судьбой.

— Может быть, они знают друг друга уже давно.

— Они познакомились полчаса тому назад. Мы все стояли на регистрации билетов, девушка что-то уронила, нагнулась, он нагнулся тоже, они стукнулись головами, рассмеялись, извинились. Обыкновеннейшая случайность.

— Чаще всего так и знакомятся.

— Да, к сожалению.

— Чего же здесь плохого?

— А ничего, если это счастливая случайность. Но обидно думать, что такая вот случайность вдруг определяет всю нашу будущую жизнь. Статистика подтверждает, что в одном случае из трех это не то, что нам хотелось бы иметь.

Я вспомнила свою короткую замужнюю жизнь и могла бы сказать, что от такого печального конца не гарантируют и достаточно длительные знакомства. Я заметила, как он обратил внимание на мое кольцо.

— Это не обручальное,— сказала я.

— А я это вижу,— он помолчал.— Когда вы последний раз встречались со Светланой Павловной Аллаховой?

Вот тут я уже внимательнее пригляделась к своему соседу, жалея, что не сделала этого раньше. Несомненно, где-то я его уже встречала, лицо его было достаточно выразительным и запоминающимся.

— Удивились? — спросил он.

— Видела вас в управлении Торга. Вы — главный ревизор.

— Бывший главный ревизор. Ушел на пенсию.

— Пытаюсь вспомнить вашу фамилию.

— Бабаянц. Илья Ашотович Бабаянц. Я вас тоже помню. Вы — товаровед, работали у Риты Петровны. Она сейчас приняла Главный склад. А вы?

— Пока в отпуске, по болезни.

— Понимаю. С вами случилась какая-то неприятная история. Чуть не утонули, попали в больницу.

— Было такое.

— А случилось это как раз перед тем, как исчез Георгий Ефимович Башков и арестовали Светлану Павловну, со всем ее штабом.

Насколько был осведомлен отставной ревизор Бабаянц о моей причастности к этому делу, я не знала, но в наблюдательности ему отказать было нельзя. Он видел и запомнил кольцо Аллаховой. Наверное, его теперь интересовало, каким образом оно могло очутиться на моем пальце. Я уже сообразила, что сказать, если он спросит, но он сидел, сложив руки на объемистом животе, и спокойно, даже как-то сонно поглядывал перед собой. Впрочем, голова у него работала весьма четко, в чем я вскоре убедилась.

За все время разговора он больше ни разу не взглянул ни на меня, ни на кольцо.

— Да!—сказал он.— Очень жаль…

— Чего жаль! — поинтересовалась я.— Что арестовали Светлану Павловну?

Остроумие — колючая штука, применять его нужно с осторожностью; я запоздало сообразила,

что отставной ревизор может обидеться, а мне бы этого не хотелось,— несомненно, он знал кое-что о вещах, которые меня интересовали.

Он не обиделся.

— Нет,— сказал он,— я совсем о другом.

— А именно? — спросила я.

Полусонное выражение не сходило с его лица, хотя оно и не вязалось со смыслом сказанного им.

— Мне жаль, что все произошло без моего непосредственного участия. Будь я более сообразителен, это могло произойти года на два раньше, и государство наше от этого только бы выиграло. Вы думаете, почему я ушел на пенсию, хотя меня и просили остаться?

Разумеется, я этого не знала.

— Я работал в Торге со дня его основания. Хорошо был знаком с Аллаховой, еще до того, как она стала заведующей Главным складом. Я был членом комиссии, которая проверяла ее работу и отчетность ровно два года тому назад.

— После статьи Максима Крылова?

— Да, после его газетной статьи, где он высказал свои подозрения в адрес работников Торга. Сейчас я готов снять перед ним шляпу и просить извинения, если только это могло бы что-то исправить. Но тогда я тоже не поверил ему. У Крылова не было точных фактов, он не знал бухгалтерии, но куда лучше меня разбирался в человеческих характерах. Я оперировал только цифрами — рублями и копейками, верил только цифрам и не видел за ними живых людей. Крылов мыслил другими категориями, поэтому сделал верные выводы там, где я не замечал ничего преступного. Единственное мое оправдание — я был рядовым членом комиссии. Дирижером нашего бездарного оркестра был Георгий Ефимович Башков. Я провел свою партию так, как он этого хотел. Ревизор, который позволяет водить себя за нос,— уже не ревизор. Когда я это понял, я потерял веру в себя, понял, что мне уже нет места в контрольном аппарате Торга.

— Ревизоры и сейчас ничего не могут найти.

— Возможно, что и не найдут. Георгий Ефимович ушел на пенсию еще до проверки, еще до статьи. Если не принимать во внимание его моральные понятия — это был весьма способный бухгалтер, знал свое дело и, конечно, успел замести все следы. Но два года тому назад обнаружить кое-что было бы еще можно. Я мог поймать Аллахову на внезапной ревизии. И я ее провел. Только предварительно согласовав с замдиректора Королёвым. А когда задержали и Королёва, я понял. Ревизия, о которой предупредили, обычно не находит ничего. Мне нужно было догадаться, вместе с Крыловым, обо всем этом раньше. Я не сумел. Моя недогадливость обошлась государству в лишнюю сотню тысяч рублей. Это слишком большая зарплата главному ревизору… И я ушел. Лечу к сыну, в Оренбург. Нянчить внуков. Это будет полезнее для меня и дешевле для государства. А работники полковника Приходько тем временем будут исправлять мою ошибку…

Здесь он совсем закрыл глаза и замолчал, всем своим видом показывая, что не имеет желания продолжать этот неприятный для него разговор. Мне хотелось, чтобы он еще что-нибудь мне рассказал, но быть навязчивой я тоже не могла.

В Оренбурге, когда самолет пошел на посадку, Бабаянц, не глядя, уверенно и быстро застегнул ремни. Когда мы сели, а я хотела встать, чтобы выпустить его, он вдруг положил на мой локоть тяжелую ладонь:

— Вы отдыхать едете в Сочи, не так ли?

— Отдыхать,— согласилась я.