Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22

Семенов Юлиан Семенович

– Хм… Ты все это уже сделал?

– Что все?

– Ну, собрал чемоданчик с душевно дорогим, фиктивно женился…

– Зря зубоскалишь. Ты еще можешь спастись.

– Не хочу. Жить не хочу.

– Нюхнула порошку?

– Нет. Просто надоело все. Пусть будет, как будет. Уберут, так уберут. Мне хлопот меньше.

– Ну, тогда прощай! Мне с тобой не по пути. У меня еще кое-какие дела в этом мире остались.

– Подожди. Не вешай трубку!

– В чем дело?

– Все равно меня первой уберут. Страшно не умирать. Страшно ждать… Вот трубка с твоим голосом лежит на моей подушке. И как будто кто-то рядом. Не вешай… Положи свою трубку

на свою подушку. И можешь молчать. Можешь уходить. А я буду думать, что ты все слышишь. И услышишь, как за мной придут, как меня… Пусть. Но только положи трубку на подушку!

– Хорошо. Положил. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи… Милый.

Он и в самом деле положил трубку на подушку. Посмотрел на часы. Запас безопасного времени истек. Пора уходить. Хватит миндальничать. Это плохо кончится. Она конечно же держит его на привязи, на телефонном шнуре. Дешевая игра. Стыдно. Талант. Ей бы в театр на Таганке.

– Алло! Ты меня еще не бросил?

– Нет.

– А как тебя зовут?

– Питон.

– Странное имя. Петя, что ли?

– Ну, считай, что Петя.

– Петя-Петушок… Ну все, больше не буду тебя отвлекать. Спи. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Он снова положил трубку рядом с ухом. Странное дело, ее голос вязал его по рукам и ногам. Давно надо было бежать отсюда, но не было сил шевельнуться. «Как последняя балда лежишь, Еремеев. Придут и пришьют прямо в постели. Тепленького возьмут. Вставай! А вот все равно лежу. Неврастения, Еремеев. Нельзя было с больными нервами в такую игру ввязываться. Бери “капусту” и уходи. В первом раунде ты победил. А второго не будет. Не должно быть. А Наполеон, кажется, так говорил: главное – ввязаться в драку, а там разберемся… Они разберутся. Хватит философствовать! Встаю… Ну? Ни фига… А может, это гипноз? Ясное дело – гипноз… Они же, сволочи, все себе на вооружение берут. Все, что создано умом во вред и даже во благо человеку. Абсолютно все. И яд, и лекарство. Старик Парацельс и представить себе не мог – наступят времена, когда сотрется грань между ядом и противоядием, злом и добром… И все-таки надо вставать. Я же ясно мыслю, четко все понимаю. Надо уходить, пока не пришли ее бультерьеры. Все. Сейчас для начала сяду. Садись! Нет такой команды… Это только собакам – “сидеть”! – кричат. Я не собака. А где Дельф? Вон он, лобастенький, в дверях лежит. Неужто вдвоем не отобьемся?

Капитан Еремеев, подъем!

Ага, встал-таки! Значит, не гипноз. А может, и гипноз, да только есть еще силушка душевная… И все же кое-какие меры безопасности не помешают».

Он достал из ящика стола афганской сувенир – «листик». Пластиковая противопехотная мина умещалась на ладони. Сбоку было выштамповано крылышко, чтобы сброшенные с вертолета «листики» разлетались, крутясь, как кленовые семена-носики. Эта мина была, пожалуй, самым гуманным оружием в Афгане. Она не убивала, а только калечила, выводила бойца из строя. Сорок граммов жидкого ВВ при неосторожном нажатии на пластиковую оболочку дробили стопу или вылущивали руку по локоть.

Он отнес «листик» в прихожую и положил под дверной коврик. Войдут, наступят – взрыв! – замешательство. Он откроет стрельбу первым, прямо в нерассеявшуюся пыль. Потом спустит Дельфа в погоню за убегающими.

Таков был план обороны. Шанс отбиться, конечно, есть, если те не сработают тоньше, быстрее, раньше. Впрочем, какой им резон убирать столь спешно следователя ФСК, который и без того купился за тридцать тысяч зеленых? Взять его под контроль,

использовать дальше – вот это им в толк. Сегодня не придут. Будут выходить на контакт… А вот ее уберут. Она им больше не нужна. Она им теперь опасна. Он ее крепко подставил.

Дура-девка…

– Эй, – позвал он ее в трубку. – Ты еще не спишь?

В ответ едва уловил ее тихое мерное дыхание. Спит. А может, все обойдется? Ночью всегда такое напридумается, что утром только диву даешься… Но пистолет с предохранителя лучше снять…

Уже светает. Через два часа откроется метро и пойдут электрички. Значит, через сто минут можно будет выходить. Значит, еще целых сто минут можно подремать, слегка расслабившись. Вон и сердце ныть перестало. Оно уже без стрессов жить не может. Как глубоководная рыбина без давления – вытяни на поверхность – разорвется изнутри…

Разожми зубы, гад! Ты же знаешь, чем это кончится. Немедленно расслабься. Вот так. Все путем. Все отлично, Григорий, нормально, Константин… Вон сколько «капусты». На все хватит – и дом восстановить, и мастерскую поднять, и в Грецию съездить, если захочется… А хочется! Хорошо в Греции, если фильму «Греческая смоковница» верить. Красивый фильм. Душу греет. Море теплое, прозрачное, нежно-голубое. Яхточка, парус и загорелая смелая озорная девушка радостно спихивает тебя в ласковую воду, в которой так приятно обниматься… Неужели такое только в кино бывает?

Два любимых фильма у Еремеева: «Греческая смоковница» да «Белое солнце пустыни». Красноармейца Сухова да на эту бы яхту. То-то бы прибалдел парень… Стоп! Не спать… Отдыхать как в карауле, расстегнув верхнюю пуговицу ворота, согласно Уставу гарнизонной, караульной и внутренней службы. Вытянись, расслабься… Отдохнуть надо. Полная релаксация всех мышц. Силы еще сегодня пригодятся, да и свежая голова тоже.

Нечеловеческий истошный вопль взорвал телефонную мембрану.

– Карина, что случилось?! Алло! Что там, Карина! Карина…

Он напрасно тряс трубку и кричал в микрофон. Трубка молчала. Она походила на маленькую черную мумию, скорчившуюся от ужаса. Еремеев выхватил из-под подушки пистолет, сунул в карман, метнулся к двери и только чудом не наступил на заминированный коврик. Чертыхнулся, вытащил из-под него «листик» и с миной в кулаке бросился из дому. Вперед!

– Зачем?

Надо.

«Дурак! Ничего уже не поправишь. Никого не спасешь. Только сам на пулю нарвешься. Не глупи, Еремеев, это не профессионально. Вообще все, что ты сегодня натворил, это вопиющее разгильдяйство. Рассиропился как последний додик… И все-таки ты к ней бежишь. Питон! На рожон лезешь. Пожалеешь, ой, пожалеешь…»

У подъезда – белый «мерседес». Так… Один мордоворот за рулем, другой – на заднем сиденье. Оба курят. Кого-то ждут. Не по ее ли это душу?

– «Сбавь шаг! Медленнее. Еще. Вот так, достаточно. Запоздалый гуляка спешит к жене… Ага, с миной в кулаке. Спрячь в карман! Только не надо на них так пялиться. Тот, что за рулем, явно из ее бультерьеров. Это же он чуть не сшиб меня на лестнице.

Спокойнее, я им пока по фигу…»

Лифт томительно долго полз на двадцатый этаж. Что они с ней сделали? И сколько их там? Надо стрелять в дверной глазок на любой мужской голос. Чушь. Только при явной угрозе. А может, блокировать дверь и вызвать ПМГ? Поздно. Палец уже нажал на голубую кнопку звонка. Кто-то зажег в прихожей свет. В дверном глазке загорелся желтый зрачок. Еремеев достал пистолет, сдвинул собачку предохранителя…