Антология современной французской драматургии. Том II
Шрифт:
Жан-Люк Лагарс
В СТРАНЕ ДАЛЕКОЙ
…И не покидает чувство, что ты ничто в этом мире,
где опорой может служить только любовь живых
и любовь мертвых.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ
ЛУИ.
ЗАКАДЫЧНЫЙ.
ЛЮБОВНИК, уже умерший.
ЮНОША, все юноши.
ВОИН, все воины.
ОТЕЦ, уже умерший.
МАТЬ.
АНТУАН, брат Луи.
СЮЗАННА, сестра Луи.
КАТРИН, жена Антуана.
ЕЛЕНА.
ЛУИ. Позднее, на следующий год.
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. На следующий после того, как я умер, после моей смерти?
ЛУИ. Именно так.
Год спустя, я остался один, всеми брошенный, все такое прочее, позднее, год спустя, наставал и мой черед умереть (мне сейчас около сорока, и как раз в этом возрасте я умру) — годом позже я решил вернуться сюда. Повернуть вспять.
ЗАКАДЫЧНЫЙ. В час смерти он решает вернуться на круги своя, повидать семью и друзей. Знакомая история. История самого путешествия, а также всех, кого он потерял из виду и теперь обретает вновь.
ЛУИ. Семья моя по-прежнему жила здесь.
Повидаюсь, поговорю с ними, сказал я себе, закончу все миром, чего при жизни вслух не говорят, но хотят сказать на прощанье, чтобы выкинуть из головы, освободиться.
Съезжу, а потом, покончив с этим, вернусь к себе и стану ждать.
Мне будет спокойнее.
Так я себе сказал.
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Ты говорил, что никогда больше туда не вернешься, что ноги твоей там не будет, я постоянно это слышал, но мой след еще не простыл, а ты уже бросаешься туда со всех ног.
Разве он не говорил? Или я ослышался?
ЛУИ. След не простыл. Ох уж эти метафоры.
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. И потом, твой постоянный отказ, сколько раз я его слышал, а в последнее время — так особенно часто — в мои последние дни, ты вроде бы так шутил — да, в последнее время особенно часто, этот твой отказ просто оглянуться назад, обещание, не более того, просто обещание не искать никаких решений, да и не решений даже — не искать никаких объяснений, ты обещал, ты отказывался что бы то ни было хранить в памяти.
ЗАКАДЫЧНЫЙ. В самом деле, я тоже всегда это слышал, и тут я с тобой согласен, я тоже слышал и это, и многое другое, он это говорил, и он обещал и себе самому, и нам, и все обещания всегда носили окончательный характер — существенный принцип всех обещаний, я постоянно от него слышал, что никогда он и с места не сдвинется, никогда никуда не вернется, никогда в жизни, не намерен двигаться вспять, и еще помню эту фразу: «К чему?»
ЛУИ. К чему?..
ЗАКАДЫЧНЫЙ. А на следующий день после твоей смерти.
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. На следующий день после моей смерти мой след еще не простыл.
ЗАКАДЫЧНЫЙ. На другой же день после твоей смерти, почти сразу, никто ведь не станет спорить,
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Возможно, ты знал его лучше, чем я.
ЗАКАДЫЧНЫЙ. Но, сказав это, почти сразу же меняет решение, и жульничает, и отказывается от обещаний, и бросается сломя голову.
То есть делает все наоборот.
Возвращается назад в надежде все пересмотреть, переделать и отладить свою жизнь, то, что было его жизнью, наладить ее так, как он об этом мечтал.
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Знакомая, как ты сказал, история, история человека еще не старого, застигнутого в час смерти и решившего вернуться назад, повидать семью, обрести свой прежний мир в час своей смерти.
История этого путешествия и всех тех, надолго потерянных из виду, кого он встречает и обретает, стремится встретить и обрести.
В сущности, сказка для детей: как в час смерти пересматриваешь свою жизнь.
И сказка, предназначенная также для умирающих, чтобы облегчить им миг предсмертного ужаса: заставить их поверить, будто в час смерти возможно заплатить по счетам, исправить сделанные ошибки, закончить недоделанное, извиниться за ложь, простить своих обидчиков, именно так, я запомнил это выражение, завершить прерванные разговоры, решить повисшие в воздухе и вечно занимающие нас вопросы и познать, «к чему все это теперь», — мог бы я тебе сказать, и познать самую суть всех историй, истинную правду.
А ты, ты тоже будешь рядом?
ЗАКАДЫЧНЫЙ. Да Я буду рядом.
ЛУИ. Рассказываю.
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Я молчу, не вмешиваюсь. У меня нет такой возможности.
Я сяду здесь.
ЗАКАДЫЧНЫЙ. Мы тебя слушаем.
ЛУИ. Действующих лиц, всех действующих лиц, которых видел, встречал, с которыми сталкивался, всех упомянутых, их голоса, фотографии, все множество участвующих в твоей жизни — иногда один час, одну ночь, десять минут или даже одним взглядом — запомнить было бы невозможно, поезд отваливает, и их не удержать в памяти, как если бы ты увидел кого-то в дверном проеме и шел пешком, все равно не удержишь — проходишь мимо, и уже слишком поздно: другой стоит в другом дверном проеме, и никогда не найти прежнего места и всех тех, с которыми разделишь все, почти все — как обещаешь друг другу — в продолжение десяти, двадцати лет, тех, с которыми «делал» свою жизнь и вместе оказался за ее пределами.