Антоний и Клеопатра
Шрифт:
— А Марция, дочь Атии? — Ему все еще была неприятна мысль о ней и о предательстве его матери.
— Я оставляю это на твое усмотрение.
— Тогда она выйдет замуж за какого-нибудь провинциала. Может быть, даже за простого союзника, неримлянина. В конце концов, Антоний выдал свою дочь замуж за такого человека, Пифодора из Тралл. Остается Марцелла.
— Я подумала, что ей подошел бы Агриппа.
— Агриппа? Он же в отцы ей годится!
— Я знаю это, глупый! Но она влюблена в него, ты не заметил? Мечтает о нем, вздыхает, весь день проводит, глядя на его бюст, который купила на
— Этот брак будет недолгим. Агриппа не годится для молодой девушки.
— Gerrae! Она темноволосая, а у Аттики волосы были мышиного цвета. Она приятная, а Аттика была нескладной. Она яркая, а Аттика была… непримечательной. И к тому же этот брак введет его в ряды первых семейств Рима. Как еще он может попасть туда?
Она знала, чем его убедить.
— Очень хорошо, моя дорогая. Марцелла выйдет замуж за Агриппу. Но только когда ей исполнится восемнадцать. У нее будет еще год, чтобы разлюбить его. Если она разлюбит, Ливия Друзилла, брак не состоится, поэтому пока мы говорить об этом не будем. Это понятно?
— Совершенно, — промурлыкала она.
Без денег, но надеясь получить какую-то сумму от царей-клиентов, Октавиан поплыл в Эфес и добрался туда в мае одновременно с легионами и кавалерией.
Все цари-клиенты были там, включая Ирода, излучающего обаяние и добродетель.
— Я знал, что ты победишь, Цезарь, поэтому сопротивлялся всем уговорам и запугиваниям Марка Антония, — сказал он, еще больше потолстевший и похожий на жабу.
Октавиан весело взглянул на него.
— Никто не может отрицать, что ты умный человек, — заметил он. — Полагаю, ты рассчитываешь на награду?
— Конечно, но только не в ущерб Риму.
— Назови ее.
— Бальзамовые сады в Иерихоне, добыча асфальта в Асфальтовом озере, Галилея, Идумея, оба берега Иордана и берег Вашего моря от реки Элефтер до Газы.
— Другими словами, вся Келесирия.
— Да. Но дань тебе я платить буду вовремя, и мои сыновья и внуки будут посланы в Рим и получат образование как римляне. Ни один царь-клиент не будет преданнее тебе, чем я, Цезарь.
— И хитрее. Хорошо, Ирод, я согласен на твои условия.
Архелаю Сисену, чья помощь Антонию в целом не осуществилась, было разрешено сохранить за собой Каппадокию, ему отдали также Киликию Трахею, часть территории Клеопатры. Аминта сохранил за собой Галатию, но Пафлагония была включена в римскую провинцию Вифиния, а Писидия и Ликаония отошли в провинцию Азия. Полемону Понтийскому, которому удалось удержать восточные границы против мидян и парфян, тоже разрешили сохранить свое царство, которое теперь включало Малую Армению.
Никто из остальных не отделался так легко, а некоторые даже лишились головы. Сирия должна была стать римской провинцией до самых новых границ Иудеи, но города Тир и Сидон были освобождены от прямого правления в обмен на дань. Мальхус из Набатеи потерял только добычу асфальта. В ответ на наказание, которое Октавиан считал мягким, Мальхус должен был следить за египетским флотом у Аравийского полуострова и подавлять любую необычную активность там.
Кипр был присоединен к Сирии, Киренаика — к Греции, Македония — к Криту. Территория Клеопатры уменьшилась до размеров
В июне Октавиан и Статилий Тавр погрузили армию на транспорты и поплыли в Пелузий — вход в Египет. Южный ветер запаздывал, поэтому плавание было нормальным. Корнелий Галл должен был подойти к Александрии от Киренаики. Все было готово для окончательного поражения Клеопатры, царицы зверей.
27
Антоний и Клеопатра вместе приплыли в Паретоний. Антоний еще не покинул «Цезарион», когда Кассий Пармский поднялся на борт и сообщил, что солдаты на переполненных кораблях пьют воду намного чаще, чем рассчитал снабженец. Поэтому всему флоту придется зайти в Паретоний, чтобы наполнить бочки.
Настроение у Антония было лучше, чем ожидала Клеопатра. Не было признаков той меланхолии, в которую он впадал в эти последние месяцы в Акции, и сдаваться он был не намерен.
— Ты только подожди, любовь моя, — весело сказал он, готовясь отплыть из Паретония с наполненными бочками и солдатами, накормленными хлебом, недоступным на море. — Ты подожди. Пинарий не может быть далеко. Как только он прибудет, Луций Цинна и я последуем за тобой в Александрию. Морем. У Пинария достаточно транспортов, чтобы погрузить на них его двадцать четыре тысячи человек, и хороший флот, который вольется во флот Александрии.
Крепко поцеловав ее, он ушел, обреченный томиться в ожидании в Паретонии, пока Пинарий не покажется на горизонте.
Всего двести миль до Александрии и Цезариона — как Клеопатра соскучилась по нему! «Еще не все потеряно, — говорила она себе. — Мы еще можем победить в этой войне». Оглядываясь назад, она понимала, что Антоний не был адмиралом, но на суше, она верила, у него есть шанс. Они пойдут в Пелузий и там, на границе Египта, победят Октавиана. Вместе с римскими солдатами и ее египетской армией у них будет сто тысяч человек — более чем достаточно, чтобы сокрушить Октавиана, который не знает местности. Можно будет разделить его силы пополам и разбить обе половины в отдельных сражениях.
Только как подавить негодование среди александрийцев? Хотя в последние годы они были более послушными, она знала их прежнее непостоянство и страшилась восстания, если их царицу введут в гавань побитой женщиной в сопровождении не египетского флота, а спасающейся от правосудия римской армии. Так что прежде чем город появился в виду, она собрала своих капитанов и легатов Антония и дала краткие инструкции, возлагая надежды на тот факт, что новости из Акция еще не достигли александрийцев.
Украшенные гирляндами транспорты вошли в Большую гавань под звуки воинственных песнопений мнимых победителей, возвращающихся домой. Однако Клеопатра не упустила ни единой возможности. Флот был поставлен на рейде, и солдаты не покидали кораблей, пока не был организован лагерь около ипподрома. Она сама плыла на «Цезарионе» вдоль береговой полосы гавани, стоя высоко на носу корабля, ее платье из золотой ткани соперничало с роскошью ее драгоценностей. Александрийцы бросились в гавань, оглашая ее приветственными криками. Она стояла, чувствуя облегчение оттого, что ей удалось их обмануть.