Антоний и Клеопатра
Шрифт:
Антоний и его генералы направлялись в Канопу, с улыбкой предвкушая предстоящий бой. Территория уже много лет была традиционно заселена зажиточными иноземными торговцами, но их дома не были разбросаны между гробницами, как на западной стороне города, в районе некрополя. Здесь раскинулись сады, плантации, каменные особняки с бассейнами и фонтанами, рощи черного дуба и пальм. За ипподромом лежали низкие дюны. Около моря — менее желательно для богатого человека — был расположен римский лагерь, построенный квадратом
«Хорошо!» — подумал Антоний, когда они приблизились.
Он увидел, что солдаты уже вышли из лагеря и построились. Между передними рядами Антония и передними рядами Октавиана было полмили. Орлы сияли, разноцветные флаги когорт развевались на ветру, алый сигнальный флаг был воткнут в землю рядом с государственным конем Октавиана, которого окружали его маршалы. «Ох, как я люблю этот момент! — думал Антоний, проезжая по рядам своих солдат. На флангах били копытами кони. Была обычная возбужденная обстановка перед боем. — Я люблю, когда в воздухе чувствуется ожидание чего-то сверхъестественного, люблю смотреть на лица моих солдат, чувствовать потенциал этой мощи».
И вдруг в какой-то момент все произошло. Его собственный знаменосец с силой воткнул в землю свой флаг и пошел в сторону армии Октавиана. Все знаменосцы сделали то же самое со своими орлами. Вслед за ними все его солдаты подняли вверх мечи и копья, древки которых были перевязаны белыми шарфами.
Как долго Антоний сидел на своем гарцующем коне, он не знал, но когда его ум достаточно прояснился, он посмотрел по сторонам, ища взглядом своих маршалов, — но они уже ушли. Исчезли. И он не знал куда. Резким движением марионетки он повернул седую голову и галопом помчался в Александрию. Слезы заливали его лицо и слетали, как капли дождя от порыва ветра.
— Клеопатра, Клеопатра! — крикнул он, как только вошел во дворец и бросил шлем, со звоном скатившийся по лестнице. — Клеопатра!
Появился Аполлодор, за ним Сосиген и наконец Ха-эм. Но Клеопатры не было.
— Где она? Где моя жена? — кричал он.
— Что случилось? — спросил Аполлодор, съежившись.
— Моя армия дезертировала, а это значит, что и флот мой тоже не будет драться, — резко ответил он. — Где царица?
— В своей гробнице, — ответил Аполлодор.
Вот! Он побледнел, покачнулся.
— Умерла?
— Да. Она не думала, что опять увидит тебя живым.
— И не увидела бы, если бы моя армия сражалась. — Он пожал плечами, развязал тесемки плаща, и тот упал на пол ярким красным пятном. — Да какая разница.
Он развязал ремни кирасы — она упала на мрамор, звякнув, — выхватил меч из ножен, меч аристократа с эфесом из слоновой кости в форме орла.
— Помоги мне снять кожу, — приказал он Аполлодору. — Ну же, я не прошу тебя проткнуть меня мечом! Просто раздень меня до туники.
Но это Ха-эм вышел вперед, снял с него кожаную одежду и ремни. Три старика стояли в оцепенении, глядя, как Антоний направил острие своего меча на диафрагму,
— Cacat! — воскликнул он, оскалив зубы. — Я ударил мимо сердца. Оно должно быть там…
— Что мы можем сделать? — спросил Сосиген, плача.
— Во-первых, перестань реветь. Меч в моей печенке или в легких, поэтому через какое-то время я все-таки умру. — Он застонал. — Cacat, больно! Так мне и надо… Царица… Отведите меня к ней.
— Оставайся здесь до конца, Марк Антоний, — попросил его Ха-эм.
— Нет, я хочу умереть, глядя на нее. Отведите меня к ней.
Два бальзамировщика поднялись в корзине со своими инструментами и встали на уступ у отверстия, ожидая, пока другие два жреца-бальзамировщика уложат Антония в корзину, на дне которой были положены белые простыни. Затем они подняли корзину лебедкой. У отверстия они поставили корзину на рельсы, и она скатилась в гробницу, где первые два жреца приняли ее.
Клеопатра стояла, ожидая увидеть безжизненное тело Антония, красивого в смерти, без видимых кровавых ран.
— Клеопатра! — ахнул он. — Они сказали, что ты мертва.
— Любовь моя, любовь моя! Ты еще жив!
— Значит, это шутка? — спросил он, пытаясь засмеяться сквозь кашель. — Cacat! Я чувствую кровь на груди.
— Положите его на мою кровать, — приказала она жрецам и ходила вокруг, мешая им, пока они не уложили его так, как она хотела.
На подбитой ватой алой тунике кровь была не так заметна, как на белых простынях, на которых он лежал. Но за свои тридцать девять лет Клеопатра видела много крови и не пришла в ужас при виде ее. До тех пор, пока жрецы-врачи не сняли с него тунику, чтобы туже перевязать рану и остановить кровотечение. Увидев это великолепное тело с длинным тонким разрезом под ребрами, она усилием воли стиснула зубы, чтобы сдержать крик, первый взрыв горя. Антоний умирал… Что ж, она ожидала этого. Но не ожидала, что будет смотреть, как он умирает. Боль в его глазах, спазм агонии, внезапно согнувший его, как лук, когда жрецы стали бинтовать его. Его рука сдавила ее пальцы так, что она подумала: сейчас он их сломает. Но она знала, что это прикосновение дает ему силу, поэтому стерпела.
Когда его положили как можно удобнее, Клеопатра подвинула кресло к кровати, села и тихо и ласково заговорила с ним, а он не отводил взгляда от ее лица. Время шло час за часом, помогая ему пересечь реку, как он выразился, в душе оставаясь римлянином.
— Мы действительно будем вместе гулять в царстве мертвых?
— Теперь уже очень скоро, любовь моя.
— Как я найду тебя?
— Это я найду тебя. Просто сядь где-нибудь в красивом месте и жди.
— Лучшая судьба, чем вечный сон.