Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

Самоделова Елена Александровна

Всего лишь образ чьих-то пяток создает величественную в своей неизвестности и сопричастности к божественной тайне сверхчеловеческую натуру, только слегка напоминающую человека в стихотворении «О красном вечере задумалась дорога…» (1916): «Кому-то пятками не мять по рощам // Щербленый лист и золото травы» (I, 74). В «Голубени» (1916) пятки уже определенно отнесены не к человеку, но ко дню в солнечном закате, олицетворенному в образе Ахиллесовой пяты и русского волшебно-сказочного героя, у которого «по колено ноги в золоте»: «Погаснет день, мелькнув пятой златою » (I, 79).

Величественность божественного персонажа

не только у Есенина показана посредством упоминания одной из малых частей человеческого тела – пятки. Аллюзия на Ахиллесову пяту его собратьям-имажинистам понадобилась для выражения взгляда наблюдателя, сопричастного божественному явлению (пусть и отрицаемому им): «В самом деле, почему это вот так-таки вы уверены, что самое законное местонахождение точки зрения внизу, а не наверху? Мы спрашиваем вас: почему обязательно у подошвы? Разве в новой Библии сказано, что пятка важнее головы?». [1210] Применяя тот же образ, рассуждал В. Г. Шершеневич: «Человечество, подобно Ахиллесу , имеет свою незащищенную пяту , и я хочу на эту пяту надеть чулок. // “Какая же это пята ?” // “Плыть против течения, происходящая от бессмертной человеческой глупости”». [1211]

Образ пятки в культурной традиции является архетипическим; этот знак был уже известен мифологии (см. представленный в «Илиаде» Гомера древнегреческий миф о единственном смертельно уязвимом месте в фигуре Ахиллеса и последовавшее оттуда выражение «Ахиллесова пята»), далее он встречается в устном народном творчестве и проникает в художественную литературу. На Рязанщине говорили об обуявшем страхе: «Душа (сердце) ушла в пятки», а о возвращении после неудачного похода по делам высказывались: «Пошла назад пятками». [1212] Простого человека воспевал Есенин в инскрипте И. И. Старцеву: «Да не старится // Душа // пятками землю // несущих» (VII (1), 131 – 1920).

Показательно, что учитель Константиновской школы Рязанского у. Дм. Ильин 5 декабря 1892 г. записал от местного крестьянина быличку о местонахождении нечистого духа в человеческой пятке: «При виде знахаря этого мужика стало корчить, ломать, из рта потекла пена. Бесы закричали: “Дошел, седой, дошел”. Знахарь спросил: “Сколько вас?” Ему отвечают: “Нас много”. Знахарь спрашивает: “Где вы сидите?” Ему отвечают: “Мы сидим в пятке ”. Знахарь схватил больного за пятку , и бесы с шумом вышли. Больной скоро выздоровел». [1213] Есенин запечатлел народный способ лечения – избавления от попавшей в организм лишней и опасной жидкости: «Какой-то мужик колотил Филиппа колом по пятке и норовил скопырнуть ее» (V, 87 – «Яр», 1916). Из воспоминаний сестры Е. А. Есениной известно, что этот способ применила к поэту его мать: «…стала бить бутылкой по пятке , потом стала бить обе пятки и била до тех пор, пока изо рта Сергея не полилось что-то черное…» [1214]

Сам Есенин записал частушку с упоминанием пятки в народном «мыслимом жесте» с пренебрежительным смыслом:

Плясала вприсядку,

Любила Васятку.

Теперя Васятку —

Под левую пятку

(VII (1), 322 – 1918).

Немного ранее Есенин запечатлел народное образное представление о муже-подкаблучнике: «Писариха подняла ногу и плюнула на каблук. “ В пятках он у меня, я с ним и разговаривать не стану”» (V, 118 – «Яр», 1916).

Аналогично

по формальной конструкции художественного тропа, но в эмоциональном плане пугающе представлены сумерки, естественная синева которых отсылает к посиневшим от холода ногам человека или даже к синеватым конечностям мертвеца: «И вечер, свесившись над речкою, полощет // Водою белой пальцы синих ног » (I, 79 – «Голубень», 1916). Это образ-перевертыш: поэт поменял местами цветовые определения в устойчивых словосочетаниях «синяя вода» и «белые ноги» и получил неожиданный ужасающий эффект. И все-таки, если не вдаваться в нюансы телесности, образ синего вечера вполне обычен: в сумерках река смотрится светлее неба – в сущности, только и всего.

Ноги показаны у Есенина в движении, с их помощью складываются характерные позы крестьян: «Тихо, на корточках , в пятнах зари, // Слушают сказ старика косари» (I, 64 – «Черная, потом пропахшая выть!», 1914); «По-звериному любит мужик наш на корточки сесть» (III, 24 – «Пугачев», 1921). Заметим, что Есенин отказывает горожанам в особенных позах, образованных при помощи ног; такая телесная выразительность свойственна только жителям села, наиболее приближенным к природе, почти слитым с нею.

Нарочитая грубость диалектных и просторечных лексем, относящихся к «телесному низу», сглаживается предчувствием природной целесообразности изображенных поэтом раскованных поз и общим ощущением растворенности сельского жителя в природе: «Хозяйка спит, а свежая солома // Примята ляжками вдовеющей любви» (I, 80 – «Голубень», 1916). Более сниженный случай дан при насмешливом описании свидания поэта: «Может, с толстыми ляжками // Тайно придет “она”» (III, 192 – «Черный человек», 1923–1925). И совершенная эскапада по поводу изначальной невозможности удовлетворить эротические чувства у монашек, давших обет безбрачия и направляющих любовь по ложному руслу: «Вот они, толстые ляжки // Этой похабной стены. // Здесь по ночам монашки // Снимают с Христа штаны» (IV, 275 – неоконч., 1919).

Разнообразные народные дефиниции ног соответствовали народному представлению о том, по каким частям нижних конечностей можно определять судьбу. Так, в д. Волхона (близ с. Константиново) до сих пор бытует представление о возможности предвещать будущее человеку при помощи ног:

...

А вот там или синяк присóдишь: если в ногу он <домовой> там щипнёть тебя, в ногу – это хорошо… а вот если вот здесь окажется там, вот внутри ляжки – это, говорять, плохо будеть. <Почему? – Е. С. > Без ноги без этой – вот так говорять. [1215]

Есенин воспел благодатную и всеохватную эротичность, разлитую в природе: «Так и хочется руки сомкнуть // Над древесными бедрами ив» (I, 125 – «Я по первому снегу бреду…», 1917).

Приведенные чуть выше примеры показывают, что артельная жизнь человека и его полное слияние с природой опирались на ноги в буквальном смысле: люди « вросли ногами крови в избы », « травы ворожбиные ноги ей кололи », « под ногами полынь да комли »; однако такое теснейшее единение было отнюдь не желанным, хотя и неизбежным.