Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
В свадебном обряде Рязанщины, как и вообще по всей России, печка играла огромную роль. По приезде от венца новобрачных кормили в сакральном месте: «жениха с невестой около печи в чулане покормят» [848] (с. Николаевка Касимовского р-на).
По древнему наименованию очага – « горн » (сравните: « гóрница » – парадная комната с печью в избе, « кузнечный горн » и « горнó » [849] – костер в Сараевском р-не Рязанской обл.) – родители новобрачной «назывались гарны , которые в первый день свадьбы до венчания давали гарнóй обед » [850] (южная часть Ухоловского р-на); «Во время венчания от невесты к жениху едут “ гарные ”, везут постель, сундук, наряженного куренка» [851] (с.
Образ печки привязан к свадебному мотиву в частушках (как в с. Константиново, так и повсеместно в России):
Во дворе барана режут,
Я баранины хочу.
Ты жени меня, мамаша,
А то печку сворочу. [852]
Более отдаленно по отношению к свадебному обряду образ печки представлен в другой местной частушке:
По печи огонь играет,
Из трубы домой идет.
Меня милый обожает,
Только замуж не берет. [853]
Естественно, образ печки как главной составляющей «избяного макрокосма» многопланов и не сводится исключительно к свадебной «печной ипостаси». Однако здесь нам важен именно этот его аспект.
На Рязанщине на свадьбе во время «ладов» «не позволяют никому подходить к печке, чтобы у будущих молодых не было печали». [854] Другой свадебный обычай: «Перед венцом жених приносит невесте шубу. Эту шубу обводят вокруг трубы три раза, приговаривая: “Как труба от печи не отходит, так и ты (невеста) не отходи от двора”». [855] По приезде новобрачных от венца «свекровь показывает молодой печь и ухваты», [856] что символически означает передачу хозяйства в ведение невестки.
На протяжении всей жизни Есенин находился в постоянном общении с разными женщинами независимо от того, был ли он женат в тот отрезок времени. Через все его творчество проходят произведения, исполненные в жанре художественного письма и почти всегда адресованные особам женского пола – как конкретным, так и обобщенным, но всегда непоименованным (исключение – «Письмо деду», 1924): «Письмо к женщине» (1924), «Письмо матери» (1924), «Письмо к сестре» (1925). Показательны безымянные стихотворения, в первых строчках которых имеется непосредственный призыв к намеренно не названной по имени женщине (она могла мыслиться как реально существующая персона или абстрактный, обобщенный образ): «Ты ушла и ко мне не вернешься…», 1913–1915; «Дорогая, сядем рядом…», 1923; «Пускай ты выпита другим…», 1923. Или просто указание на безвестный женский адресат, с которым ведется беседа: «Ты плакала в вечерней тишине…», 1913; «Ты такая ж простая, как все…», 1923. Известно, что Есенин намеревался издать поэтический сборник с многозначащим заглавием «Стихи о которой» (не издан).
В творчестве Есенина встречаются посвящения женщинам – уже полностью конкретизированные, вплоть до называния фамилии или указания степени родства: «Мальвине Мироновне – С. Есенин» подарено стихотворение «В глазах пески зеленые…» (1916); «Л. И. Кашиной» посвящено стихотворение «Зеленая прическа…» (1918). Посвящением «Сестре Шуре» объединен в негласный цикл ряд соседних стихотворений «Я красивых таких не видел…», «Ах, как много на свете кошек…», «Ты запой мне ту песню, что прежде…», «В этом мире я только прохожий…» (1925). Следовательно, Есенину как мужчине чрезвычайно важно знать женское мнение (действительное или воображаемое им самим, предполагаемое), выслушать женскую оценку его мужских поступков. Конечно, будучи литератором, Есенин пользовался преимуществами поэта высказывать женщинам свои чувства в стихах. Стихотворение осознается как щедрый подарок мужчины, преподнесенный женщине (или явленному, подразумеваемому, олицетворенному в женском облике персонажу), – об этом свидетельствуют заглавия, построенные по типу дарственных надписей: «Моей царевне» (1913–1915); «Руси» (1915). Однако и любой другой мужчина имеет множество возможностей проявить нежность и внимание к женщинам через взгляд и жест (ритуальный поцелуй руки, ласковый взгляд, помощь в поднесении тяжелой сумки и т. д.).
Женские слова, будь то собственные речи или песенные тексты, запоминаются мужчинами; у Есенина имеется указание на материнскую роль родоначальницы, о чем сообщено в подзаголовке: «Народная. Подражание песенке матери» (1924).
Отдельная тема – женщина как главный персонаж художественного произведения, порой озаглавленного женским именем («Анна Снегина», «Как должна рекомендоваться Марина», «Клавдии Александровне Любимовой» и др.) или названного по статусу женщины, ее возрасту или родству с автором, трансформации в девичье обличье («Королева», 1913–1915; «Молитва матери», 1914; «Старухи», 1915; «Плясунья», 1915; «Колдунья», 1915; «Русалка под Новый год», 1915). Некоторые стихотворения названы по первой строчке, содержащей женское имя (особенно это касается дарственных «стихов
Важно повествование героине, выведенной уже в первой строке безымянного текста («Хороша была Танюша, краше не было в селе…», 1911; «Матушка в Купальницу по лесу ходила…», 1912; «Шаганэ ты моя, Шаганэ…», 1924). У Есенина имеются также условно называемые «стихи на случай», сочиненные в честь женщины или даже девочки и иногда помещенные в альбом (ср. жанр «альбомных стихов»), в которых женское имя включено в заглавие или упомянуто в первой строке: «Любовь Столица, Любовь Столица…», 1915; «Как должна рекомендоваться Марина», 1924; «Клавдии Александровне Любимовой», 1924; «Милая Пераскева…», 1924.
В женском обличье также выступают большая Родина и «малая родина» под пристальным взглядом мужчины, зовущего ее («Гой ты, Русь, моя родная…», 1914; «Черная, потом пропахшая выть…», 1914). Однако это не общее правило: например, «О Русь, взмахни крылами…» (1917) скорее похожа на ангела, соответственно своему чину не имеющего пола. Женщина же, скорее всего, представила бы ту же самую абстракцию в мужском облике (например, если бы речь зашла об Отчизне). Естественно, идеальной женщиной представлена Богородица в непосредственном обращении поэта к ней в первой строке стихотворения («О Матерь Божья…», 1917). Извечная спутница поэта выступает в качестве непостоянной и изменчивой женщины («О муза, друг мой гибкий…», 1917). Очевидно, в какой-то мере это дань мужского внимания к женщине или хотя бы естественного «гендерного» интереса к ней со стороны представителя противоположного пола.
Обращения Есенина к мужчинам наблюдаются, как правило, в других жанрах (кроме посвящений и дарственных надписей), и вызваны они действенной реализацией идеи побратимства, очень важной для него как поэта, творческой личности и вообще мужчины (см. ниже).
Мать как женский идеал глазами мужчины, естественным образом противопоставленный им себе
Образ матери в произведениях Есенина многопланов. Сыновнее обращение к матери или речь о ней – родной или абстрактной – звучит уже в названиях произведений: «Молитва матери» (IV, 71 – 1914); «Письмо матери» (I, 179 – 1924); «Письмо от матери» (II, 126 – 1924); «Форма. 2. Народная. Подражание песенке матери» (IV, 192 – 1924); изредка – в первых строчках, выполняющих роль заглавия: «Матушка в Купальницу по лесу ходила…» (I, 29 – 1912).
Естественно, для Есенина, как и для любого писателя, образ матери оказывается реально-биографическим. В ее художественном облике запечатлены поведенческие и портретные черты родной матери – Татьяны Федоровны Есениной (в девичестве Титовой), жительницы с. Константиново Кузьминской вол. Рязанской губ. и уезда. Соответственно, обращаясь к изучению есенинского образа матери, мы будем сопоставлять художественные и эпистолярные строки писателя с воспоминаниями его современников, с сообщениями старожилов-односельчан, со строками писем прототипа (то есть самой родительницы поэта) и с упоминаниями о ней в переписке других лиц.
Центральным женским персонажем у Есенина становится образ матери. К реальной матери поэт обращается в письмах: «Дорогая мамаша , свяжи, пожалуйста, мне чулки шерстяные и обшей по пяткам» (VI, 87 – 1916). Ей же передает приветы в письмах к сестрам, постоянно думает о ней: «Отцу и матери тысячу приветов и добрых пожеланий»; «Привет Шуре, отцу, матери и деду»; «Жива ли мать ?» (VI, 148, 216, 156) и др.
Лексически образ матери в подавляющем числе произведений выражен суровым и лаконичным словом мать , отражающим строгую суть мужского подхода к женщине-родительнице. В единичных случаях, относящихся к раннему творчеству и ограниченных рамками 1912–1916 гг., употреблены лексемы матушка (I, 29 – «Матушка в Купальницу по лесу ходила…», 1912), мама (IV, 53 – «Бабушкины сказки», 1913–1915) и мамаша (VI, 87 – письмо, 1916). Во всех данных случаях речь идет о матери, рассматриваемой с точки зрения лирического героя, являющегося «поэтической ипостасью» Есенина. Иначе обстоит дело с образом матери, приходящейся родительницей дворянке. Так, заглавная героиня поэмы «Анна Снегина» (1925) восклицает: «Ах, мамочка , это он!» (III, 167). Получается, что конкретная лексема, манифестирующая образ матери (вне зависимости от внутреннего наполнения образа), служит выявлению социальной сути персонажа.