Антропологический код древнерусской культуры
Шрифт:
Об антропоцентризме культуры XI–XIII вв. можно судить и по целому ряду новых явлений, в которых проступает подчеркнутое желание лично прикоснуться к христианским святыням, совершив паломничество в Свяую Землю или же создавая свои местные святыни. Хождения в Иерусалим, Царьград и др. рассматриваемого времени, сохранившиеся в древнерусских источниках, отличаются сильным личностным началом, проявившимся как в отборе сюжетов для рассказов, так и в стиле изложения. Первым из сохранившихся хождений было паломничество игумена одного из черниговских монастырей Даниила начала XII в. (возможно, 1104–1106 гг.),
известное более чем в ста пятидесяти списках, начиная с XV столетия. Мотивация Даниила раскрывается в первых же строках повествования – походить «своима ногама» по местам, где прошел Христос, и увидеть все «своима очима». Эта мотивация антропоцентрична, она подтверждает стремление к самостоятельному постижению евангельской истории: «понужен мыслию своею и нетрьпением моим, похотех видети святый град». Игумен подчеркивает, что он решил рассказать о своем путешествии не с целью описать свои добрые поступки и прославиться: «да си исписах путь си и места сии свята, не возносяся, ни величаяся путем сим, яко что добро створив на пути сем, не буди то: ничто же бо добра створих на пути сем, но любве ради святых мест сих…». [350] Отсюда и рассказ его наполнен любовью и пристальным вниманием к описываемым местам. Проведя год и четыре месяца в Иерусалиме и пропутешествовав в общей сложности два года, он призывает паломников не торопиться, ибо «сего пути нельзе вскоре створити». Он подробно, вплоть до количества
350
ПЛДР. XII век. С. 24.
351
Гуминский В. М. Жанр путешествия в русской литературе и творческие искания Н. В. Гоголя: Автореф. дис. … докт. филол. наук. М., 1996. С. 16.
Другой известный памятник – «Книга Паломник» – связана с именем новгородского архиепископа Антония, имевшего мирское имя Добрыня Ядрейкович и умершего в 1232 г. Свое хождение (или два) в Царьград (в 1200 г. и после 1204 г.) он описывает столь же лаконично, как и Даниил, как бы осознавая, что священные локусы и предметы не совместимы с многословием и суетливостью. При этом он столь же старательно собирает сведения о них, включая в повествование устные легендарные предания, услышанные от современников. Жажда узнать как можно больше, впитать все в себя и передать другим характерна для Антония так же, как для Даниила. Приписываемая ранее Добрыне Ядрейковичу «Повесть о взятии богохранимого Константинаграда от фряг», описывающая разграбление Царьграда крестоносцами в 1204 г., сейчас атрибуируется другому, неизвестному, автору, наблюдавшему несколько отстраненно и посему описавшего довольно беспристрастно трагические события. [352]
352
См.: Творогов О. В. Комментарий // ПЛДР. XIII век. М., 1981. С. 537–539.
Безусловно, паломников на Восток было в первые века христианизации Руси очень много, но далеко не все они осмеливались писать об этом, чувствуя свою «греховность» и «худость». Порой по косвенным данным или упоминаниям в других источниках можно судить о посещении русскими Царьграда и Иерусалима, а также других святых мест. Так, из «Жития Феодосия Печерского», созданного Нестором, известно о пребывании епископа Переяславля Южного Ефрема в середине XI в. в одном из константинопольских монастырей, что предполагает его посещение и храма Софии, и других святынь. [353]
353
См.: Приселков М. Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X–XII вв. СПб., 1913. С. 52.
Делается попытка и всю Русь приобщить к благословенным землям, достойным поклонения. Будущая «Святая Русь» начинается с легендарного посещения киевских гор Андреем Первозванным. При этом, как подметил Д. С. Лихачев, [354] Нестор в «Чтении о Борисе и Глебе» отмечает, что «не беша бо ни апостоли ходили» [355] на Русь, а Сильвестр при переработке «Повести временных лет», напротив, доказывает, что он не только был на месте будущего Киева, но и добрался до Новгорода, где удивился «мовенью» русских в бане: «И того ся добьють, едва слезут ли живи и облеются водою студеною и тако оживуть… И то творять мовенье собе, а не мученье». [356] Святую Русь подготавливают и церковно-государственные праздники Спаса и Покрова: первый по случаю победы Андрея Боголюбского в 1164 г. над волжскими булгарами, второй – в связи с покровительством Богоматери князю и всей русской земле. В «Слове великого князя Андрея Боголюбского о милости Божией», составленном им самим, что следует из контекста, открыто говорится, что русский князь поступает по примеру византийского императора Константина, и подчеркивается право Андрея на царский сей акт как внука Владимира Мономаха – «царя и князя всея Руси». [357] Учреждение праздника Покрова основано на чуде явления Богоматери Андрею Юродивому во Влахернской церкви, спасшей Константинополь своим омофором. Сюжет, почерпнутый Андреем Боголюбским из «Жития Андрея Юродивого», повернут в сторону Руси, которую осеняет покров Богоматери как знак особого покровительства и защиты. В честь праздника Покрова были созданы краткое «Сказание» для Пролога, церковная служба и пять похвальных слов, не говоря уже об иконах. [358]
354
См.: Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л. 1947. С. 170.
355
Житие Бориса и Глеба. П., 1916. С. 3.
356
ПСРЛ. Т. 1. Стлб. 8–9.
357
Забелин И. Е. Следы литературного труда Андрея Боголюбского // Археологические известия и заметки. М., 1895. № 2–3. С. 45.
358
Великие Минеи Четии. Октябрь. Дни 1–3. СПб., 1870. Стлб. 4—23.
Русская культура XI – середины XIII вв. может быть обозначена как культура «личностного типа». Она носила программный характер: перед русскими неофитами стояла задача освоения мировой религии – христианства. Основным в этом процессе было избавление от «ветхого» человека старого языческого образца эпохи космической телесности и формирование человека «нового» христианского идеала с абсолютным преобладанием души над плотью. Термин «новые люди» неоднократно встречается на страницах «Повести временных лет»: в речи «философа», в рассказах о крещении Руси, о строительстве Десятинной церкви, в похвале Владимиру и Ярославу Мудрому, в сказании о Борисе и Глебе. [359] Новые люди – христиане – восхваляются за то, что победили дьявола и изгнали его из русской земли (в особенности Владимир Святой и Ярослав Мудрый), за то, что отвратились от поганских языческих верований и обычаев и обратили взор свой на истинного Бога, творца неба и земли, за то, что обрели внутреннее зрение, позволяющее видеть мир мысленный, внутреннего человека, его душу и т. п. В уста князя Владимира летописец вкладывает призыв к Богу: «Боже… призри на новыя люди сия… и мне помози, Господи, на супротивьнаго врага». [360] Владимир – пример и образец нового человека, страшно грешившего до крещения и вмиг обретшего душу и живущего праведно после него. В «Памяти и похвале князю русскому Володимиру, како крестися Володимир и дети свои крести и всю землю Русскую от конца и до конца, и како крестися баба Володимерова Олга преже Володимера Списано Иаковом мнихом» как бы подводился итог и давалась оценка тому, что сделало с русским народом крещение. Составленное из трех произведений (похвала Владимиру,
359
Лаврентьевская летопись // ПСРЛ. Т. 1. М., 1962. Стлб. 119, 121, 124, 153 и др.
360
Там же. Стлб. 119.
361
См.: Насонов А. Н. История русского летописания XI – нач. XVIII в.: Очерки и исследования. М., 1969. С. 27–31.
Давно подмечено сходство переходных периодов в мировой культуре от античности к христианству и от Средневековья к Возрождению и Новому времени. Это сходство, с философско-антропологической точки зрения, наиболее ценно открытием человека в человеке (появлением новой, христианской души) в первом случае и открытием личности (индивидуального характера и его самоценности) во втором случае. Христианство открыло в человеке субъекта, четко отделило его от объектов окружающего мира и природы, наделило его свободой воли (самовластием), поставило перед ним задачу развития, восхождения своей души на пути к вечной жизни, к Абсолюту-Богу.
Личностный тип культуры XI–XIII вв. выразился и в таком явлении, как историзм, о котором уже говорилось ранее. Добавим только, что признаков исторического мироощущения в древнерусской культуре много. Один из них – тот, что литература не знала вымышленного героя, типажа, что было вызвано глубоким историзмом мышления, почерпнутым из христианской доктрины мироздания и не допускавшим вымысел в душеполезную литературу. Историзм оказывал огромное влияние на формирование жанровой системы русской литературы и искусства. Он заставляет древнерусскую мысль сконцентрировать внимание на житийной литературе как важнейшем жанре. Переводные и русские жития святых – не что иное, как исторические примеры «нового человека», указывающего пути жизни и спасения. Летописи также заполняются идеальными образами, служащими образцами для подражания. Историзм мироощущения заставлял современников, живущих в «мимоидущем» реальном времени чувствовать себя причастными ко времени вечному, соотносить любое событие своей жизни с библейской историей, с идеалом Христа. Постепенно создается и свой русский идеал святости, с которым начинают соизмерять и увязывать реальные события. Так, уже в XII столетии святые мученики Борис и Глеб предстают как образец праведности и истинности во всем. Например, говоря о перенесении мощей «страстотерпцев», автор «Слова о князьях» не преминул обратиться к русским князьям своего времени, находящимся в условиях раздробленности в постоянной агрессии друг к другу и использующих в качестве союзников «поганых половцев», с призывом «не враждовать на братию свою», так же как это делали Борис и Глеб: «Слышите князи, противящееся стареишей братьи и рать вздвижуще и поганые на свою братию наводящее, не обличил ти есть Бог на страшнем судищи. Како святые Борис и Глеб претерпеста брату своему не токмо отъятие власти, но отъятие живота». [362] Святые князья-мученики сразу стали небесными покровителями русского воинства, незримо сопровождающими войска, идущие по земле, на своих конях на небе практически наравне с Архангелом Михаилом, архистратигом небесного воинства. В дальнейшем сонм русских святых будет постоянно присутствовать на страницах произведений самых разных жанров, свидетельствуя о средневековом историзме особого рода – с обратной временной перспективой.
362
ПЛДР. XII век. С. 338.
Наличие такой черты личностного типа культуры, как динамичность, доказывается прежде всего единовременным появлением большого числа сочинений, связанных с новым вероучением, душеполезных сборников и книг, летописей и житий, а также внежанровых произведений типа «Моления Даниила Заточника» и «Слова о полку Игореве». Подвижность всей культурной системы вызывалась объективными причинами: потребностью обеспечения христианской церкви всем необходимым для ведения богослужения (строительство храмов, их украшение фресками, мозаиками, иконами; наполнение богослужебной литературой и предметами культа и пр.), необходимостью организации миссионерской деятельности по привлечению в христианскую веру все новых и новых городов, областей, народностей; возникновением монастырей с библиотекой душеполезных книг и ведением летописания и т. п. Люди переходного периода должны были резко изменить образ жизни, отказавшись от языческих излишеств тела и переключившись на потребности невидимой души, что потребовало сложной и быстрой перестройки их менталитета. Динамичность тела, привычная для язычников, дружинников-воинов, не слезающих с коней и не расстающихся с оружием даже на пирах, охотников на бесконечных ловах, певцов, говорунов и плясунов на княжеских и боярских застольях и пр. теперь сменяется динамичностью души, обязанной каждодневно трудиться, восходя по ступеням самосовершенствования все выше и выше к Богу.
Еще одной отличительной чертой культуры личностного типа можно назвать открытость: наличие связей и контактов с культурами других стран, постоянное обогащение и взаимовлияние. Для Древней Руси открытость была естественной, как для новообращенной молодой культуры христианства. Русско-византийские и русско-болгарские культурные связи в области литературы и искусства привели к переводу многих замечательных книг самых разнообразных жанров, начиная от исторических хроник и повествований о сотворении мира и кончая сборниками мудрых изречений античных мыслителей. Мы видели, как много античных реминисценций содержала литература того времени. Даже среди церковных иерархов встречались люди, хорошо знавшие и цитировавшие Гомера, Аристотеля, Платона и других античных философов. Одним из таковых был, например, в середине XII в. Климент Смолятич, ставший в 1147 г. киевским митрополитом при поддержке князя Изяслава Мстиславича и вынужденный оставить кафедру в 1155 г. после смерти своего покровителя. В Ипатьевской летописи о нем сказано: «книжник и философ так, якоже в Роускои земли не бяшеть». [363] В «Послании Фоме пресвитеру» ему пришлось оправдываться, опровергая обвинения смоленского священника Фомы в славолюбии и тщеславии, в том, что Климент предпочитает Гомера, Аристотеля и Платона христианским «почитаемым писаниям». Он блестяще справился с этой задачей, заявив, что имеет право «пытати потонку божественных писаний»: «Расмотряти ны есть лепо, возлюблении, и разумети!», «Разсматряй, любимиче, разсматряти велит и разумети, яко вся состоатся, и содержатся, и поспеваются силою Божиею». [364] Образность мышления и языка Климента видны из приводимых им примеров: огня, очищающего золото и серебро и сотворенного «на службу умну, и смыслену, и словесну человеку»; мудрого мужа, «иже может един сказать алфу, не реку на сто или двести, или триста или 4 ста (словес грамоту. – Л. Ч.)»; своей души, похожей на евангельскую вдовицу, отдавшую две медные монетки на святилище – «но молю ся, да темная ми душа будеть вдовица, и ввержет две медницы во святилище: плоть целомудрием, душу же смирением». [365]
363
ПСРЛ. Т. 2. Стлб. 340.
364
ПЛДР. XII век. С. 282, 286, 288.
365
Там же. С. 286, 288.