Антымавле - торговый человек
Шрифт:
Медведи едят нерпу по-разному: один головы любит, другой только жир снимает. После умки много объедков остается. Так и кормятся зимой песцы около медведя, когда в тундре нет мышей. После песцов остатки медвежьей трапезы вороны зачищают.
Песцы в сторонке бегают, а вороны на торосах сидят и не каркают, чтобы не помешать умке в промысле. Знают, что и им кое-что останется.
Поднялась и опустилась вода в лунке, показался носик нерпы. Рановато, пусть еще разок дохнет. Снова черный носик из воды выглянул. Нерпа даже присвистнула, втягивая воздух. Теперь бы и уходить ей вглубь, но не тут-то было: обеими лапами
Песцы облизываются, следят за умкой голодными глазами, но нельзя его во время еды тревожить. Вороны, каркая, с тороса на торос все ближе к месту медвежьей трапезы пересаживаются.
Был медведь голоден — стал медведь сыт: весна!..
Но случаются и неудачи.
Вот лежат две нерпы у промоины, греются на солнышке, дремлют. Зашел умка против ветра и стал подкрадываться. За торосами хорошо: не видно охотника.
Старается умка. Распластался на льду, крадется. Глядит нерпа — перед ней желтая льдинка, а на льдинке три черные точки. Льдинка все ближе и ближе. Да какая же это льдинка? Медвежья голова!
Бултых в воду! И нет ее.
Остался умка ни с чем и печальный побрел дальше… Опять нерпа. Закрыл умка морду лапой, чтобы черные глаза и нос снова не выдали, и пополз. Попалась нерпа медведю в лапы.
Погрелся умка на солнышке, погулял по торосам, повалялся на льду да в воде покупался. Снова есть захотелось.
Лахтак — морской заяц нежится у промоины. А лахтак хитрее нерпы, осторожнее, умнее. Поэтому и охотиться на него надо по-другому. Медведь нырнул в соседнее разводье. Лахтак греется, ничего не слышит, а медведь подо льдом плывет. Глянул лахтак в лунку, а оттуда мокрая медвежья голова с черными глазами да носом. Сграбастал медведь лахтака и потащил в торосы.
Несколько дней не отходил умка от лахтака. Сам ел и новых иждивенцев — чаек, которые уже давно с теплых мест прилетели, — подкармливал.
Теперь моржатины бы попробовать. Пошел по льду, а лед уже отдельными льдинами плавает. Видит умка, на льдине морж лежит. Переплыл разводье, взобрался на льдину. К моржу надо только сзади подкрадываться, клыки у моржа острые. Прижался умка ко льду, изловчился и вскочил на спину. Не ожидал морж нападения, сдался.
Вот так и хозяйничает умка в Чукотском море. Дружбу с песцами водит: они его об опасности предупреждают. Крикливых ворон ненавидит: всегда своим карканьем охотникам выдадут, а на чаек внимания не обращает.
Три человека — три Элыпа
Пожилой, уже с сединками в волосах, высокий и худощавый, Элып считался самым лучшим охотником на побережье Чукотки по ловле нерпы сетями. Только он один умел в любое время года выбрать удачное место. То он ставил сетки на поле ровного льда, продалбливая пешней две лунки, то использовал старые, покинутые нерпами. А иногда, на удивление всем, ставил сети у самых торосов. И не было случая, чтобы Элып возвратился домой без добычи.
— Счастье морское у тебя, — завидовали многие.
— Не счастье, а знать надо, — не скрывал своего секрета Элып и делился с каждым. — Думаете, под припаем нет нерпы. Есть. Ведь там, под водой, лед неровный,
Но однажды Элыпу пришлось встретиться со зверем покрупнее нерпы, и тут он не растерялся.
Как всегда, рано утром, когда еще было сумрачно, Элып проверял в море сети. Они стояли подо льдом на поле ровного льда совсем рядом с торосами. Увлекшись, Элып не заметил, как на высокой глыбе льда неожиданно появилась громадная фигура белого медведя-умки. Умка, видимо, и сам не ожидал встретить в такой близости человека и навалился на него сверху.
Элып растерялся, оказавшись под медведем, но что-то оттолкнуло зверя от человека: возможно, запах табачного дыма (Элып был курящим) или еще что-либо другое. Но во всяком случае медведь зарычал и отскочил в сторону. Охотник тут же схватил винтовку и несколькими выстрелами убил медведя.
— На тебе, на тебе, не пугай человека, — приговаривал после каждого выстрела Элып, перепугавшись не на шутку.
— Тоже сетки проверять пришел, — шутил он дома, рассказывая про убитого медведя.
На следующий день Элып снова вышел в море. Страх прошлой встречи с медведем прошел. «Ведь не каждый же раз встречаются умки», — успокаивал он себя дорогой.
Дул жгучий морозный ветер, мела поземка. До места, где стояли сети, было недалеко. Но на этот раз он все же предварительно осмотрелся и вдруг опять вдалеке увидел медведя.
— Нэмэ, опять! — рассердился Элып.
Боясь, чтобы гость не пожаловал снова, а охотиться на белых медведей запрещено, Элып решил прибегнуть к маленькой хитрости. Он снял с себя камлейку, воткнул в снег охотничью палку с крючком на конце и надел на нее камлейку.
— Вот еще Элып. Теперь два Элыпа, — проговорил он.
Затем воткнул, в снег свой охотничий посох с колечком из китового уса, снял с себя широкий меховой капюшон и надел его на посох.
— Вот третий Элып. Три Элыпа, три человека. Умка увидит столько людей, испугается и убежит, — решил он и спокойно занялся проверкой сеток.
На снегу стояли два человеческих чучела. Ветер пошевеливал рукава камлейки, трепал полы, раздувал опушку и широкие завязки капюшона, а рядом копошился живой, настоящий человек.
Умка вышел из-за торосов, на этот раз с другой стороны, постоял на верхушке льдины, поводил черным носом по сторонам и нехотя направился в море, подальше от берега и странных существ.
С тех пор медведи больше не проверяли сеток Элыпа.
Оставшиеся без крова
Давно покинула мать лахтачонка, предоставив самому себе. Размером он был почти со взрослого лахтака, и лишь короткое тело да туповатая морда говорили, что он молодой. Лахтак старался держаться на мелководье, где было больше моллюсков и мелкой рыбешки. Всего удобнее было плавать у берега между льдин, где под ними в кутках всегда можно было найти пугливую стайку сайки. Схватит несколько рыбешек, проглотит их тут же и наверх — подышать воздухом. На воде еще держится не как взрослый лахтак, а по-нерпичьи: высунет голову, осмотрит все кругом большими круглыми, несколько выпуклыми глазами, надышится и опять в воду, в глубину.