Анвар и большая страна
Шрифт:
Пустой дом на отшибе ребятам и магнит и пугало. Да всё ж не потому всполошилась Нина Осинкина. Было у Кривого оврага и другое имечко — Пропасти. Так и говорили: «Пошли на Пропасти, к Весёлому деду Петруше».
Овраг был широк — на дне можно деревеньку поставить; да только не поставишь: весенняя вода не только дом — танк унесёт. Стены оврага как поштукатуренные, будто их кто по отвесу лепил. Глубиной с хорошую сосну. Весною Пропасти тянут к себе травяной рекой, изумрудной, блестящей, как новая кожа змеи. Летом здесь фиолетово-бурая планета
«Мороз Иванович у меня под окошком ночует!» — говаривал Весёлый дед Петруша. Неспокойный старик, всю ночь ворочается, размётывается, как дитя, а когда луна — на луну глядит. Сядет, подопрёт кулачком бороду и глядит.
Вот и стояли теперь ребята над страшным обрывом, глядели на снеговую постель Мороза. Девчонки поглядели — ойкнули. Мальчишки отодвинулись от края молчком.
Вышел Вася с первой парты, встал на самом краю и сказал Пряникову:
— Как будем прыгать — разом или посчитаемся?
Выступил к обрыву Пряников, поглядел вниз из-под ресниц и совсем глаза закрыл. Куда только яблоки красные подевались с его щёк. Поглядел и, Вася под ноги. Снег в овраге высокий, не разобьёшься, но шмякнуться, конечно, можно здорово. Да и кто его знает, что там, под снегом?
Стоят мальчишки над Пропастями, молчат, в ушах постукивает.
— Так как же прыгать будем? — опять спросил Вася.
А Нина Осинкина зажала уши ладошками да как завизжит:
— И-и-и-и!
Кинулись к ней, а она всех оттолкнула, к Васе да Пряникову подбежала, схватила обоих за руки:
— Не пущу! Мальчишки, вы, может, космонавтами будете! А если ноги сейчас поломаете, не возьмут ведь!
Пряников стал красным, как свёкла, а Вася с первой парты отошёл от обрыва:
— Я забыл: у Пряникова послезавтра городские гонки. Нельзя ему прыгать.
— Так ведь то у Пряникова! — съехидничал Вася с последней парты.
А Вася с первой сказал ему:
— А я — боюсь. Высоко тут очень.
Подобрал со снега лыжи свои, портфель и домой пошёл.
Пряников отступил от края обрыва последним.
Когда зимние синие сумерки до краёв заполнили Кривой овраг и, заливая землю, подкатывались под заметённый снегом порожек избы Весёлого деда Петруши, Вася с первой парты одиноко стоял на краю обрыва. Постоял, поглядел, пошёл к пологому спуску. В овраге даже наста не было, снег рассыпчатый, как сахарный песок. Васе, чтоб не утонуть, пришлось ползти. Дополз к подножию обрыва. Здесь снег был глубже, лежал легко, как мыльная пена. По своему следу Вася выбрался из оврага, опять постоял над обрывом, но прыгать подождал. Подошёл к избушке деда Петруши, вынул щепочку из пробоя, и сухенькая старенькая дверь тотчас и отворилась. Сама. Сенцы были узкие, нахолодавшиеся. Вася отворил дверь в горницу.
Печальным синим светом была заполнена покинутая изба. На лавке тускло, виновато мерцали пустые вёдра.
«По воде соскучились», — решил про себя Вася.
В
У печи, ладной, махонькой, с лежанкой и плитой, охапки две дров. За печью для просушки тоже дрова. На плите лучина и спички. Дед Петруша словно бы приглашал: «Коли пришёл, затопи печь, погрейся. Посиди, на огонёк погляди».
— Ну ладно, — сказал Вася вслух: это значило, что он пошёл прыгать. Коли неудача какая, до дедовой избы добраться проще, чем до села.
За оврагом, на шёлковом, как праздничное платье, небе лукавый старикашка-месяц, ущербный, будто бы посмеивался.
— Да нет, — сказал ему Вася. — Я и днем не трусил. Ну ладно.
Он поднял руки, оглянулся на село, за золотую цепочку главной и единственной улицы — и шагнул…
Холодный ветер схватил его под мышки, сладко и больно защемило в животе и… хлоп! Снежная пена взлетела над ним, закружилась. Он лежал в мягком, и все у него было цело.
Старикашка-месяц улыбался без ехидства, синяя небесная река перекатывалась через дрожащие камешки звёзд, взлетевшая снежная пыль оседала, покалывала шею, щёки.
— Ну ладно, — сказал Вася, и это означало, что происшествие — неудача в гонке, спор с ребятами и спор с самим собой — позади.
Выбираться из снежной купели не хотелось. Так было покойно, и такое радостное небо удалось в тот вечер.
Вдруг над головой заскрипел снег. Кто-то бежал к обрыву. Вася запрокинул голову и увидал на краю Пропастей черную фигурку.
— Раз, два, три! — посчитала фигурка голосом Пряникова.
«На меня сиганёт», — испугался Вася, но Пряников разглядел на снегу тёмное, отошёл в сторону.
— Раз, два, три!
И опять не прыгнул.
— Ну, Пряников! — закричал на себя Пряников. — Ну, Пряников! Раз, два…
И кувырнулся в снежный пух. Тотчас вскочил:
— Победа! — и ухнулся по самые уши.
Забарахтался, пополз и увидал Васю:
— Ты чего?
— Ничего.
— Ты тоже?
— Мягко ведь.
— Мягко! Как бы не утонуть.
— Ползком надо.
Они выбрались по Васиному следу и опять пришли на обрыв и сиганули ещё раз.
И когда они сиганули, в спину им кто-то заголосил.
— Нинка! — догадался Вася.
Нина Осинкина воробушком скакала над обрывом.
— Ребята!
— Молчи! — шепнул Пряников.
— Ребята! — застонала Нина. — Я так и знала! Я так и знала! Вы убились, что ли? Ах господи! Ребята, ну хоть заплачьте… Не умирайте только, я — мигом! — И она порхнула в оживший, в залившийся дурацким смехом снег.