Анютины глазки

Колч Агаша

Хорошо, недалеко от двора отошла – корзина была неподъёмной. Едва-едва дотащила и тут же принялась за работу.

Когда под навесом выбирала, с чем сходить за саженцами, увидела заброшенный ушат. Он был настолько колоритен и брутален тёмной постаревшей древесиной и коваными обручами с крупными клёпками, что я решила сделать его центром будущей композиции.

Развернув сток в сторону, чтобы вода не мешала, принялась углублять и расширять уже имеющуюся ямку. Прикатила бадейку, примерила, подкопала ещё. Выстелила дно получившейся ямы мхом и сверху утвердила ушат

на определённое ему место, так, чтобы вода из него выливалась в прежнее русло небольшим водопадом. Определившись с водой, принялась за посадки. Работа спорилась. Казалось, растения не просто великолепно, без дополнительных примерок, вписывались в запланированную структуру, но и приживались на новом место едва ли не мгновенно.

Придавив пальцами землю вокруг последнего кустика, я отступила на несколько шагов и удовлетворённо выдохнула: получилось! Показалось, что и двор по-другому смотреться стал, и появилась та гармония, которой мне так не хватало. Вода журчит, растения расправляют примятые листья… Красота!

– Ква! – подала голос лягушка с бочки.

– Нравится? – шутя спросила я у неё.

Помню же, что квакушки не видят далеко и не замечают неподвижных предметов. Но моя «собеседница» завозилась на своём краю и сделала шаг по краю бочки поближе ко мне.

– Вон под тем ушатом я устроила для тебя гнёздышко из влажного мягкого меха. Лаз в норку прикрыла густым кустиком. Там много свежей проточной воды, растений, а значит, и насекомых. Не согласишься ли ты, красавица, на переезд? – на сей раз я говорила вполне серьёзно. Все мои чувства вопили о том, что композиции не хватает живого существа. А именно – этой лягухи.

Я протянула открытую ладонь к животинке, и она спокойно перешагнула на руку. С одной стороны, я дивилась происходящему – земноводное, понимающее человеческую речь, – с другой, мне казалось, что именно так и должно быть.

Прикрыв второй ладонью квакуху, чтобы не свалилась случайно, я перенесла её к лазу, оставленному для входа, и моя нечаянная знакомица юркнула в приготовленное для неё под бадьёй жилище.

То ли мне показалось, то ли свет солнца как-то преломился, но именно в этот момент устроенная мною за полчаса композиция на мгновенье окуталась какой-то зеленоватой прозрачной дымкой.

Достав из тачки щётку с жёсткой пластмассовой щетиной, я принялась наводить порядок, сметая оставшийся мусор и комья земли в совок.

– Профессионализм кроется в мелочах. Мало хорошо работу сделать, надо после себя лишних следов не оставить, – постоянно твердила наставница по профессии в колледже.

Я всегда следовала её заповеди, работая и в саду дяди Степана, и в садах соседей, которые, узнав, что у Раисы Германовны в обслуге ландшафтный дизайнер появился, стали приглашать меня на консультации и подработки.

Те самые, узнав о которых, «тётушка» уволила меня из своего дома.

Глава 6

– Ох, какая красота! – воскликнула вышедшая на крыльцо тётка Тая. – Да когда же ты успела такое сделать?

–

А что тут делать-то? – заметая последний мусор в совок, улыбнулась я хозяйке подворья. – Нравится?

– Очень! – выдохнула женщина. – Это же надо так придумать…

Она ходила вокруг, качала головой, ахала…

– Я туда лягушку с бочки переселила, – предупредила я на всякий случай.

– Кваку? Пускай. Ей хорошо, и ладно. – В ответ из-под лохани раздалось приглушённое «ква!» – Ты, Анечка, заканчивай давай и приходи завтракать.

Тётушка Тая направилась было в дом, но её остановил крик с улицы:

– Соседка! Соседка, постой! – Через мостик, прижимая к животу большой горшок, торопливо шагала женщина средних лет. Подойдя к калитке, она перевела дух и протянула ношу. – Вспомнила сегодня, что я у тебя муку брала. Возвращаю. Даже макитра твоя. Забирай! Спасибо, что выручила.

Сунула в руки растерявшейся тётки тяжёлую посудину, с горкой наполненную мукой, и, мотнув юбками, так же спешно бросилась прочь – едва не столкнувшись с другой тёткой, нёсшей корзинку с яйцами.

– Уважаемая Тая, прости, запамятовала, что три года назад брала у тебя яйца под наседку. Вот возвращаю. Не обижайся на меня за память слабую, – протянула свою ношу моей опешившей хозяйке.

А за ней уже стояли, ожидая своей очереди отдать долг, ещё несколько женщин. С извинениями они возвращали мешочки с крупой, баночки с мёдом и вареньем и какие-то коробочки.

Но тут что-то звякнуло, и кумушки-соседки, собравшиеся было посудачить, оглянулиись на дорогу и в один миг, как испуганные птицы, разлетелись по своим подворьям. У калитки осталась одна тётка Тая, мгновенно спавшая с лица. Из довольной возвратом долгов хозяйки она вдруг превратилась в виноватую, ждущую наказания жертву: губы дрожат, пальцы нервно теребят передник.

– Что случилось, добрая тётушка? – подошла я к Тае.

– Сборщик подати… – едва сдерживая слезы, прошептала бедная женщина. – Я думала, что из пособия за погибшего мужа заплачу, но муниципалитет выплаты задержал. Мытарь о причине даже слушать не будет, запишет штраф.

Я посмотрела туда, куда Тая бросала полные тревоги взгляды. На обочине стояло транспортное средство, похожее на трёхколёсный тук-тук. Водитель с отрешённым видом смотрел вдаль, а на заднем сиденье сидел худой мужчина и нервно листал журнал, время от времени клацая камушками в плоской коробочке. Было видно, что чиновник очень недоволен результатами подсчета.

Наконец, зло захлопнув журнал, вышел из повозки на дорогу и, заложив руки за спину, направился в нашу сторону.

– Уважаемая мота Тая Степашкина? – недовольно кривя губы, обратился он к нам.

– Да, уважаемый мот. Это я, – едва не плача, созналась женщина. – Вы за податью…

– За податью, за податью... Только вот тут такое дело… – чиновник кашлянул, задумчиво почесал нос, вздохнул и сказал: – Вы, мота, три года значительно переплачивали налог. Поэтому в этом году от подати освобождаетесь. На следующий год перерасчёт сделаю, думаю, сумма будет значительно уменьшена. Всего доброго.