Анжелика Маркиза Ангелов
Шрифт:
Сначала никто не мог понять, о чем он спрашивает, ибо у него был такой необычный акцент, что понадобилось некоторое время, чтобы убедиться, что он все-таки говорит по-французски. Он вынул письмо из маленькой железной коробочки и протянул его подоспевшему барону де Сансе.
— Бог мой, завтра приезжает господин д'Андижос, — вскричал барон взволнованно.
— Это еще кто такой? — спросила Анжелика.
— Это друг господина графа. Господин д'Андижос должен на тебе жениться…
— Как? И он тоже?
— …по доверенности, Анжелика. Дай мне закончить фразу, дитя мое. Черт возьми, как говаривал ваш дедушка, хотел бы я знать, чему тебя научили монахини, если они даже не сумели внушить тебе должного почтения к отцу. Граф де Пейрак посылает своего
— Как я вижу, на мое согласие времени было с избытком, — с горечью прошептала Анжелика.
На следующий день, незадолго до полудня, двор наполнился скрипом каретных колес, конским ржанием, звонкими криками и быстрым говором. В Монтелу пожаловал сам Юг.
Маркиз д'Андижос, жгучий брюнет, с усами в форме «острия кинжала» и горящим взором носил рейнграф из желтого и оранжевого шелка, который искусно маскировал излишнюю полноту весельчака. Он представил своих спутников. Двое из них, граф де Карбон-Доржерак и юный барон Сербало, должны были стать свидетелями на свадьбе.
Во дворе замка барон де Сансе приказал расставить оловянные кубки и кувшины с вином с виноградников Шайе. Гости умирали от жажды. Однако, сделав глоток вина, маркиз д'Андижос отвернулся и, ловко сплюнув прямо на землю, сказал:
— Во имя святого Паулина! Господин барон, ваши пуатевинские вина обдирают мне язык! Вино, что вы мне подали — кислое до зубовного скрежета. Эй, гасконцы, тащите-ка бочки!
Его бесхитростная простота, певучий акцент и чесночный запах изо рта не только не вызвали неприязни у барона де Сансе, а даже очаровали. Он помнил то время, когда даже принцы выражались напрямик и обходились без манер. Так, в Парижском Лувре или в Пуатье, когда барон был на службе у Людовика XIII, он видел, как король, шокированный неприличным декольте молодой женщины, взял бокал красного вина и вылил его в то, что он назвал «кропильницей дьявола». И в то время как бедная девушка, вся мокрая, едва не лишилась чувств, отец Вассо, иезуит и духовник королевы, заметил с серьезным выражением лица, что «эта грудь стоит такого глотка», подтвердив тем самым, что даже среди иезуитов встречаются шутники.
— Эту историю знают наизусть! — прошептала малышка Мари-Аньес, локтем толкнув Анжелику.
Однако у девушки не было сил даже улыбнуться. Накануне она столько трудилась, пытаясь с тетушкой Пюльшери и кормилицей придать их замку приличный вид, что теперь чувствовала себя совершенно разбитой и словно одеревеневшей. Впрочем, так даже лучше — теперь она не в состоянии даже думать.
Она надела свое самое элегантное платье, сшитое в Пуатье, оно опять было серого цвета, но с несколькими крошечными голубыми бантами на корсаже: серая уточка среди сеньоров, украшенных разноцветными лентами. Она и не знала, что ее пылающее личико, такое нежное и упругое, как налитое яблочко, которое подчеркивал большой жесткий кружевной воротник, ослепительно само по себе. Все три сеньора то и дело поглядывали на Анжелику с восхищением, скрыть которое эти пылкие южане не смогли. Они осыпали ее комплиментами, однако смысла половины их она не понимала, потому как говорили они очень быстро и с невероятным акцентом, который, казалось, преображал любое заурядное слово, подобно солнечным лучам.
«Неужели я буду слышать такую речь всю оставшуюся жизнь?» — с тоской подумала Анжелика.
Лакеи тем временем вкатили большие бочки, поставили на козлы и тут же принялись их сверлить. Едва сделав отверстие, в него тотчас вставляли деревянный кран; однако струя из бочек вырывалась в этот короткий промежуток и оставляла на полу большие розовые или красновато-золотистые лужи.
— Сент-Эмильон, —
Он объяснил, что дабы не подвергать божественный нектар тряске во время пути, вино было помещено на корабль прямо в Бордо в бочках, которые хорошо закрепили в трюме и таким образом доставили до устья Севр-Ньортез. Из красивого порта Маркуса плоскодонки пуатевинских болот, управляемые шестами, направились вверх по реке и ее излучинам, вдоль островков и берегов «Зеленой Венеции», встречая дома и замки, чьи фундаменты утопали в воде, а крыши — в зелени. Радушным хозяевам этих мест были оставлены подарки из солнечного края, которые осветят новым светом вечный шарм этих озер. Достигнув Ньора, близкого к цели их плавания, люди, что везли бордоские бочки, соединились с конным караваном из Лангедока под началом д'Андижоса. Словоохотливый и бурно жестикулирующий маркиз продолжил рассказ, объяснив, что на набережной того же Ньора, где происходила выгрузка, он арендовал склад и надлежаще вознаградил сторожа, чтобы оставить часть привезенного на хранение. Отсюда в течение долгих лет барон де Сансе сможет пополнять свои запасы этими божественными винами, черпая из живительного нектара силу и смелость, чтобы пережить печаль от разлуки с дочерью, увезенной в далекий край.
Так решил граф де Пейрак, желавший поддержать своего будущего свекра в его испытании. Он не знал лучшего лекарства от печали, чем старое доброе вино. И сейчас при виде новобрачной все эти сеньоры с Юга в полной мере осознали степень жертвы, на которую пошла семья невесты, и порадовались предусмотрительности графа, которая позволит им оставить эту семью в хороших руках — если можно так выразиться — в руках бога Бахуса!
Опьяненные скорее речами, чем напитками, жители Монтелу с осторожностью пробовали столь превозносимые сорта вин.
Однако вскоре Дени и трое младших де Сансе заметно повеселели. Винные пары ударили в голову. Анжелика увидела, что отец смеется и, не стесняясь своего ветхого белья, распахнул полы старомодного камзола. А сеньоры южане расстегнули свои короткие курточки без рукавов. Один из них снял парик, чтобы вытереть вспотевший лоб. Все общество прошествовало в большую залу. Анжелика и Пюльшери расстелили скатерть на столе и проворно расставили большие и красивые бокалы, которые ловко вынули из наполненных соломой сундуков. В бокалы то и дело подливали жидкость, играющую на свету всеми оттенками красного, золотистого и янтарного.
— Пейте! Пейте! — раздавались голоса.
Анжелика решила принести пирожные и маленькие пирожки, которые вчера испекла вместе с тетушкой. Она заметила, что гости охотно набросились на угощение. Занятые перевозкой дорогого вина, которое предназначалось для родственников будущей жены, они выехали из Ньора на рассвете и должно быть забыли подкрепиться в дороге.
Без конца прибывали и открывались все новые сундуки, полные удивительных вещей. Для детей там были мешочки со стеклянными шариками, шляпы с перьями, конская сбруя с колокольчиками для их любимых лошадей, а также потрясающая шпага с ножнами, украшенными золотыми и серебряными узорами, и перевязь из дорогой кожи с голубой атласной тесьмой для Дени, который, восхищенный, ее взял и держал словно свечу.
Сопровождая свои жесты любезными речами, добродушный Андижос надел на толстые плечи тетушки Жанны и тощие — доброй Пюльшери ожерелья в несколько рядов, составленные, по словам маркиза, из пиренейских камней — блестящих кристаллов с сиреневым отливом и драгоценных гранатов. Тетушка Жанна, украшенная, как королева-регентша, не могла удержаться от широкой улыбки, увидев в поднесенном пажом зеркальце свое отражение.
Среди обилия подарков, которые семья де Сансе не могла себе представить в своих самых заоблачных мечтах, сердце Анжелики наполнилось неопределенной тоской, и это чувство мешало присоединиться к всеобщему веселью. Но у тоски был сильный противник. Внезапно кто-то поднес к ее губам бокал, и, наконец, она забылась. Монтелу вокруг нее преобразился.