Апельсиновая девушка
Шрифт:
«Тогда я не понимаю, зачем ты напустила всю эту таинственность?»
Ее лицо стало серьезным. Она сказала: «Думаю, ты мне понравился еще тогда, в трамвае. Можно сказать: снова понравился, но уже совсем по-другому. Потом мы встретились еще несколько раз. Но я думала, что мы сможем потерпеть полгода. Что это нам будет только полезно. В детстве мы были так близки. Но ведь теперь мы не дети. Теперь нам пошло бы на пользу немного потосковать друг по другу. Чтобы не начать игру по старой привычке. Мне хотелось, чтобы ты заново открыл меня. Заново узнал, так же как я уже знала тебя. Поэтому я и не
Не помню точно, что я ответил, и не все помню, что мне говорила Апельсиновая Девушка, но чем дольше длился наш разговор, тем чаще мы перепрыгивали с одной темы на другую или с одного эпизода на другой.
«А датчанин?» — спросил я в подходящий момент. Мой вопрос прозвучал как мольба. Это было глупо. Я чувствовал себя идиотом.
Она ответила коротко и почти строго: «Его зовут Могенс. Он тоже занимается в школе живописи. Очень способный. Мне приятно, что здесь есть еще кто-то из Скандинавии».
У меня потемнело в глазах. Я спросил, откуда он знает, как меня зовут.
Мне показалось, что она покраснела, но клясться не стану, может, это был просто отсвет красного платья, уже почти стемнело, лишь два кованых фонаря бросали желтоватый свет на площадь. Мы заказали бутылку красного вина «Ribera del Duero».
Она объяснила: «Я написала твой портрет. По памяти, но он похож. Могенсу портрет нравится. Со временем ты его увидишь. Портрет называется «Ян Улав».
Значит, это она сама нарисовала свое лицо на открытке! Теперь-то мне это было ясно. Однако меня продолжал грызть еще один вопрос. Я спросил: «Кто же в тот раз сидел в белой „тойоте"? Это не мог быть Могенс!»
Она засмеялась. И как будто попыталась переменить тему разговора. «Думаешь, я не видела тебя тогда на Юнгсторгет? Ведь я пришла туда только из-за тебя», — сказала она.
Я ничего не понимал, мне казалось, что она говорит загадками. Но она продолжала: «Сперва мы встретились в трамвае. Потом я порыскала по городу и узнала, в каких кафе ты обычно бываешь. Я никогда раньше не ходила в кафе, но однажды зашла туда с только что купленным альбомом с репродукциями испанского художника Веласкеса. Я сидела и листала его. И ждала».
«Меня?»
Я понимал, что задал глупый вопрос. Она ответила почти раздраженно: «Неужели ты думаешь, что искал только ты? Я тоже часть этой истории. И я не только бабочка, которую ты хотел поймать».
Мне больше не хотелось касаться этой темы, это могло быть опасно. Я лишь спросил: «Ну а Юнгсторгет?»
«Не будь ребенком, Ян Улав! Я ведь уже объяснила. Я думала: где может быть Ян Улав? И куда пошел бы он, чтобы найти меня, то есть если бы он хотел меня найти, после того как два раза видел меня с большими пакетами апельсинов? Уверенности у меня не было, но я решила, что ты стал бы меня искать на нашем самом большом фруктовом рынке. Я много раз приходила туда, надеясь встретить тебя. Но я побывала и в других местах. Я была на Клёвервейен и была на Хюмлевейен. Один раз зашла даже к твоим родителям. Я пожалела о своем приходе, как только мне открыли дверь, но сделанного не воротишь. Я что-то пролепетала о доме моего детства, о старых местах. Мне не
Мне было трудно поверить, что все это правда. «Они не сказали мне ни слова», — заметил я.
Теперь у нее на губах играла загадочная улыбка. Мне показалось, что она похожа на Мону Лизу, наверное, потому, что я все время помнил о школе живописи. «Я взяла с твоих родителей обещание, что они не скажут тебе о моем приходе. Пришлось даже придумать какое-то объяснение, почему ты не должен об этом знать», — сказала она.
Я онемел. Всего несколько дней назад я показал родителям открытку из Севильи. Я тогда ворвался к ним и сказал, что собираюсь жениться. Только теперь до меня дошло, почему они так быстро и охотно одолжили мне денег на билет. И даже не спросили, разумно ли ехать в Севилью посреди семестра только затем, чтобы постараться найти там девушку, которую я несколько раз встретил в Осло.
Апельсиновая Девушка продолжала: «В большом городе всегда трудно найти определенного человека, особенно трудно случайно встретиться с ним на улице, если как раз этого тебе больше всего хочется. А ведь часто именно это и нужно. Я собиралась ехать учиться в Испанию и должна была быть свободна. Но если два человека только и делают, что ищут друг друга, нет ничего удивительного, что они время от времени встречаются».
Я переменил тему. Переменил место действия, как мне показалось.
«Ты раньше бывала когда-нибудь на богослужении в соборе?» — спросил я.
Она отрицательно покачала головой: «Никогда. А ты?»
Я тоже отрицательно покачал головой. Она сказала: «В тот день я посетила и двухчасовое богослужение. А потом бродила по улицам и ждала следующего. На этот раз ты уже должен был прийти. Ведь наступало Рождество, и я собиралась уехать из страны».
Кажется, мы долго молчали. Но была одна красная нить, к которой я должен был вернуться. Я спросил: «Так, значит, в „тойоте" был не Могенс?»
«Нет», — ответила она.
«А кто же тогда?»
Она помедлила с ответом. «Никто», — сказала она наконец.
«Никто?» — переспросил я.
«Что-то вроде старой любви. Мы учились в одном классе в гимназии».
Наверное, я улыбнулся. Потому что она сказала: «Ян Улав, нам не принадлежит прошлое друг друга. Главное, есть ли у нас общее будущее».
И тут я позволил дерзость, из-за которой чуть было не лишился веры в наше с ней общее будущее. Я сказал: «To be two or not to be two? That is the question».
По-моему, ей мои слова показались немного глупыми. Чтобы сгладить впечатление, я заговорил о другом. Я воскликнул: «Но все эти апельсины? Зачем тебе понадобилось столько апельсинов? Что ты с ними делала?»
Она рассмеялась. Потом сказала: «Все-таки они тебя заинтересовали! Эти апельсины помогли мне заманить тебя на Юнгсторгет. Эти апельсины заставили тебя заговорить о лыжном походе через Гренландию. Восемь собак в упряжке и десять килограммов апельсинов».
Я не мог этого отрицать. Однако повторил: «Что ты с ними делала?»