Апокалипсис Антона Перчика
Шрифт:
— Да! Да! Слышу! — заорал вдруг Вовка. Во весь голос заорал, как ненормальный, и вцепился в наушники. — Отлично вас слышу! Прием!
Мы уставились на него ошалело. Может, прикалывается?
— Антон, иди сюда скорее! Ну! Быстрей, говорю!
Это были спасатели. Дядь Семен все правильно рассказывал тогда про девятый канал — для оповещения при чрезвычайных ситуациях. У нас получилось. После почти восемнадцати часов попыток выйти на связь у нас наконец-то получилось! Я слышал их голоса — далекие, как из прошлого. Голоса живых людей. Значит, мы не одни. Значит, есть еще выжившие, и теперь мы спасены. Почти. По крайней мере, у нас есть надежда. Что мы будем жить. Что живы родители и Игорек. Я их найду. Обязательно! Главное,
Они должны прилететь в час ночи. Понятно, что будет уже темно. Я как мог объяснил, где мы точно находимся. Но ночью с воздуха нас найти будет нереально.
— А если включить свет? — предложил Вовка. — Откроем ставни, врубим во всех комнатах — они сразу нас заметят на фоне остальных домов.
— Какой свет? — Я посмотрел на него, как на дурака. Он что, с луны свалился? — Электричества нет по всей деревне — только в госпитале. Там своя подстанция.
— А, точно! — Вова хлопнул себя по лбу. — Тогда, может, пусть они к госпиталю прилетают? Переберемся туда и дадим им знать.
— Угу. Я по той дороге в жизни больше не пойду. Мне с некроморфами еще раз пересекаться как-то не особо хочется.
— Ну да, ну да.
— А давайте разведем костер, — сказала Соня. — У дяди Семена на дворе поленница. Там полно сухой березы. Подожжем — загорится так, что из Москвы будет видать!
— А что, это идея! — обрадовался я. — Ну ты, Сонька, башковитая. Вырастешь — далеко пойдешь.
— Я в актрисы пойду, — серьезно ответила она. — У меня папа мечтал, что я стану артисткой. Хотел, чтобы меня показывали по телевизору. Чтобы он сидел тут, в Николаеве, а я там — в Москве или в Питере, и он бы меня на экране видел.
Вова хихикнул. Я глянул на него — он сразу заткнулся. Побаивается, это хорошо.
— Станешь еще артисткой. У тебя вся жизнь впереди, — по-взрослому сказал я. И сам себе удивился. Раньше бы я сам начал прикалываться над ней, а сейчас мне и вправду захотелось, чтобы она выросла и стала актрисой. Как хотел ее отец. Мне от этой мысли даже как-то веселей стало. Чтобы все опять было как прежде. А как? Одним словом — нормально. Чтобы людям нужны были и актеры, и телевизоры, понимаете? Не только безопасность, тепло и жратва, а все эти вещи, к которым мы давно привыкли, которые воспринимали как должное и которых теперь нет. Тот же театр или там мобильники. И главное, непонятно, вернется ли все в прежнее русло. Или мир теперь совсем другим будет? Мне хотелось, чтобы все стало, как раньше.
— Ладно, ты в доме сиди, довязывай. Найдем твою маму — подаришь. Мы тебя закроем. Пошли, а то скоро стемнеет, — это я уже Вовке сказал.
Участок у дяди Семена был большой. Соток пятнадцать, Вовка сказал. Я-то в этом деле не разбираюсь. Но вертолет сюда нормально приземлится — это я и сам прекрасно видел. Дровяник притулился к забору, в дальнем углу. Это хорошо: риск, что дом загорится, не велик. Понятно, сохранить дом — сейчас не самое главное. Никто вообще не знает, вернутся люди когда-нибудь в Николаево или нет. Дядя Семен вернется? Мне очень хотелось, чтобы вернулся. Чтобы мы еще встретились.
Поленница была сухая, как давнишний хлеб, — дядя Семен плотно укутал ее толем. Это было нам кстати — немного бензина (канистра обнаружилась в погребе), и дровяник вспыхнет как спичка. Так что с разведением костра решили не заморачиваться. Минут за пять до назначенного времени подпалим сарай, к часу разгорится. Главное сейчас — поменьше привлекать к себе внимания. Зараженные появятся с наступлением темноты. Если повезет — подадутся к управе. Нет — сразу к нам. Но зараженных я не особо боялся — тут вокруг участка высокий забор, им не перелезть. Как я понял из
День шестнадцатый
Четверг, 19 мая
Мы пили чай. С тушенкой и сухарями. В жизни не ел ничего вкуснее! Раньше-то я такое в пищу не употреблял: в хлебе — дрожжи, в консервы вообще непонятно что кладут. Говорят, от консервантов даже трупы не разлагаются. Я про это телевизионное расследование смотрел — до сих пор мурашки по коже. Я после нью-йоркских приключений (когда я чуть в реабилитационный наркологический центр не загремел, хорошо, отец увез меня домой) здоровый образ жизни вел: качалка три раза в неделю, солярий для тонуса кожи, пищевые добавки, витаминные коктейли, ни грамма жира и алкоголя. Считаю, я в этом плане молодец. Вернее, раньше так на полном серьезе считал. Теперь-то понимаю, никакой это не здоровый образ жизни — так, суррогат. Вот дядя Семен был здоровым, хоть и не бегал. Свежий воздух, река, простая еда, физическая работа — по-моему, так надо жить. Нет, это понятно, что все так жить не могут, в городе например. Где ты в городе будешь дрова колоть? Или огурцы с грядки возьмешь? Разве что у бабушки на базаре. Но то бабушка вырастила, а не ты. Вот она до ста лет вполне себе доживет, а ты, хоть каждый день питайся базарными огурцами, всяко-разно раньше загнешься. От инфаркта например. А что, самая частая причина внезапной смерти у мужчин. Это то немногое, что я помнил с первого курса.
— Я когда отсюда выберусь, первым делом пойду в «Бургер Кинг», — говорит Вовка. — Закажу тройной воппер, луковые кольца и картошки побольше! Наемся от пуза!
— Ну-ну, — говорю. — Забыл, что твой «Бургер» с лица земли стерли пару недель назад? Туда ему и дорога.
— Точно. Я все забываю.
— А я первым делом помоюсь, приведу себя в порядок, подстригусь.
Я разглядываю ногти — они у меня как у шахтера. Покажи мне раньше, ни за что б не поверил, что руки мои. Я ведь из салонов не вылезал, делал регулярно педикюр с маникюром. Ну да, некоторые косо на меня поглядывали: мол, ты парень или кто — красоту наводить? Но мне всегда было плевать, что обо мне думают другие. Тезка мой, Антон Павлович, правду говорил: мол, в человеке все должно быть прекрасно — и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Мудрый был Чехов.
— А я буду маму искать, — Сонька говорит.
Говорит, и мне как-то стремно делается. Мы тут про жратву с гигиеной рассуждаем, а она: «маму искать».
— Она в Москве, я знаю. Ее здесь нет. Я бы почувствовала, если бы она была рядом. Все, довязала!
— Классный получился шарфец, — говорю.
Я смотрю на часы. Они у Вовы над головой, в простенке. «00:42».
— Ну что, пора?
— Уже? — Он вскакивает и начинает суетиться, а Соня вдруг становится серьезной. Сейчас она очень похожа на взрослую.
Я вышел во двор и сначала не поверил своим глазам. Решил, в потемках привиделось. Но мне не привиделось. Деревянная изгородь, по всему периметру участка, кишела зараженными. И как мы не услышали? Но я тут же понял как. Они же молчали. Висят на заборе в тишине, ни звука. Хорошо, он высокий, забор — им в жизни не перелезть. Они почти и не шевелились — чуть-чуть только покачивались, как повешенные на ветру, и на дом глазели безглазыми мордами. На меня. Стояли и пялились — черные провалы вместо лиц. Что там в этих провалах, я не рассмотрел, отвернулся — противно. Они что — знают? Про вертолет? Нет, бред вообще. Как они могут знать?