Апокалипсис для шутников
Шрифт:
Чарующая улыбка скользнула по ее губам. Женя приоткрыл один глаз и облился холодом, и тут же его подкинуло и бросило в жар: она!!! Она?.. Она ли?
– Не я, – тихо сказала девушка.
Афанасьев едва удержался от того, чтобы врезать кулаком по стене, а еще лучше – по невозмутимой физиономии Альдаира, наблюдающего за процессом жеребьевки. Впрочем, бить по лицу того, кто способен перевернуть тяжелый грузовик – это по меньшей мере идиотизм. Женя не желал расписываться в собственном идиотизме, так что остался сидеть неподвижно.
Астарот Вельзевулович весь извертелся, прежде чем вытянул свою бумажку. Он едва успел глянуть, что там, и показать Альдаиру чистый листик, как последний (лист бумаги, а не Альдаир) извернулся в ловких
– Вот так! – сказал Добродеев, чрезвычайно довольный собой и своим везением. – Синьор Торквемада не доберется до моей многострадальной плоти. Не хотелось бы мне попасть в нежные лапы его молодцов в застенке.
– Вы, товагищ, склонны к пгеувеличениям, – заявил Владимир Ильич и потянул…
Женя застыл…
– И я докажу вам, что вы заблуждаетесь, йассуждая о том, о чем не имеете ни малейшего понятия, товагищ Добгодеев, – бодро продолжал Владимир Ильич, и словом не коснувшись сути выпавшего ему жребия. – Конечно, стгашное мгакобесие Сгедневековья имело кгайне йеакционные и вагвагские фогмы…
– Он! – сказал Альдаир, показывая на многословного товарища Ульянова-Ленина. – Он отправится в миссию.
Ленин подал бумажку. Там стоял крестик. Дьявольски отчетливый, чертовски ясный… до умопомрачения реальный! Тут уж Афанасьев не выдержал. Он взвился из-за стола, за которым расселись все участники этой торжественной жеребьевки, и вскричал:
– Е-мое! Да сказал бы мне кто еще несколько месяцев назад, что я буду должен отправиться в Средневековье, да еще в сопровождении не кого-нибудь этакого… анонимного… а Владимира Ильича Ленина… да я бы… да тот бы… – Афанасьев хватанул губами воздух и, обессиленный этим порывом, сел на свое место. По его вискам текли струйки пота.
– Ну что же, – заметил Вотан Борович, – избрали мы тех, кто отправится за одеянием великого гонителя человеческого… ибо так расписали мне этого Торквемаду.
– Жутковатый тип, – согласился Жан-Люк Пелисье. – Я в Сорбонне писал курсовую работу по истории инквизиции, работал с материалами, так там про него та-а-акого понаписали!
– Да уж! – немедленно вмешался Афанасьев, переходя от отчаяния к злобному веселью. – Про него даже стишок сложили. Оптимистический такой стишок. Послушайте, Владимир Ильич, вам в вашей личной биографии пригодится. Не всё ж про штурм Зимнего… Звучит так:
Он был жесток, как повелитель ада:
Великий инквизитор Торквемада!
– Впрочем, – с жаром продолжал Женя, – вам, товарищ Ульянов, ништо: старина Томас многим из ваших милейших соратников и в подметки не годится. На их фоне он просто учредитель общества по защите мелких грызунов.
– Не надо, Женя, – сказала Ксения, – я усвоила… Но прежде нужно подумать, как очистить берег от засевших там дикарей. Насколько я понимаю, без реки нам никак не обойтись…
Афанасьев отчаянно взглянул ей в глаза, застыл, словно припаянный, потом вздрогнул, сломав хрупкую оцепенелость плеч и торса, и молча вышел из помещения. Членов второй миссии, которая должна пройти одновременно с «инквизиторской» (если вообще уместно говорить об одновременности), выбрали после его ухода. Собственно, надобности в Жене не было уже никакой. Его место определили. А во вторую миссию попали: из дионов – Галлена и Альдаир (сработавшаяся уже парочка!); из людей – Пелисье, который весьма обрадовался именно ЭТОЙ миссии, и Ксения. Она чуть шевельнула губами, когда увидела крестик на вытянутой ею бумажке. Наверно, она до конца не поверила, что всё это наяву, а не является длительным продолжением удивительного – чарующего и пугающего, кошмарного и светлого – сна, привидившегося ей под старым оливковым деревом в Гефсиманском саду.
И ей суждено было увидеть его еще раз. Потому что целью миссии стал кувшин, из которого омыл руки прокуратор Иудеи Понтий Пилат – перед казнью
– Судьба, – сказал ей Пелисье. Сержант Васягин, Колян Ковалев, Добродеев и прочие остались в резерве, укрепленном двумя дионами – Вотаном Боровичем и Анни, которая в последнее время выполняла роль исключительно хранительницы очага. На их плечи легла оборона дома от славных представителей эпохи позднего мезолита, забавляющих себя подготовкой к штурму и в данный момент занимающихся вспомогательными мероприятиями – киданием камней, оркестровкой окрестностей посредством воплей и воя, а также стягиванием всё больших сил… Колян Ковалев не без доли иронии именовал это «предварительными ласками».
– Не защищайтесь, дон Педро! Не смейте! Против кого вы… э-э-э… посмели поднять оружие? Против святой католической… между прочим… церкви?
– Я посмотрю, вас много храбрецов на одного! Вам известно, кто я такой?
– Дон Педро, мы альгвасилы 6 великой инквизиции и не подчиняемся светским властям! Сложите шпагу и подчинитесь нашим требованиям!
– Да я светский терциарий ордена Святого Доминика! Только суньтесь, псы! На кого тявкать вздумали? Я вас!..
6
Альгвасилы – стражники в Испании.
Высокий испанец в черном, расшитом серебром элегантном камзоле, в блестящих чулках и великолепных башмаках из тонко выделанной кордовской кожи стоял в боевой позиции. Он держал в руке шпагу, эфес которой был щедро отделан золотом и вульгарно инкрустирован драгоценными камнями. На его лице, украшенном бородкой-экспаньолкой и изящными, залихватски завитыми усами, было написано негодование. Испанец выражал его и тем, что строил свирепые рожи и выставлял вперед нижнюю челюсть, а также энергично жестикулировал левой рукой, в которой виднелся так называемый «кинжал милосердия» – миниатюрный клинок, которым дуэлянты былых времен имели обыкновение милостиво приканчивать поверженных оппонентов.
За спиной испанца, прислонившись спиной к скале, стояла девушка редкостной красоты, темноволосая, изумительно сложенная, с тонкими чертами лица и огромными глазами характерного исключительно для Испании небесно-голубого цвета. На ней было простое темно-синее платье, заколотое брошью на правом плече. Она была боса, ноги содраны в кровь: верно, перед этим она бежала и сбила себе ступни. Она тяжело дышала, вздымая высокую грудь, и во влажных глазах стоял терпкий, суеверный страх.
Испанец дон Педро, возомнивший себя местным Персеем, спасающим Андромеду от мерзкого чудовища, выкрикнул несколько задиристых слов, а потом подпрыгнул, приглашая визави отведать его клинка. «Чудовища» в лице четырех одинаковых особ мужеского пола, с одинаковыми смуглыми лицами и в черных куртках с нашитыми на них белыми крестами, кажется, колебались. С одной стороны, у них был приказ немедленно арестовать «ведьму». Ведьму в те времена можно было заподозрить в любой мало-мальски симпатичной особе женского пола, так что девушка, стоящая у стены, подходила под ведьмовские критерии совершенно. С другой стороны, защишал ее не какой-нибудь босяк или жирный купчина, дрожащий только за свою мошну и утробу, а испанский гранд, благородный дон Педро Хесус Мерседес Хосе Фернандес 7 де Сааведра, граф Вальдес и Мендоса, владетельный сеньор и племянник местного епископа!.. К такому количеству имен и титулов сразу и не подступишься.
7
Полное имя испанца, как известно, состоит не только из собственного имени, но и из имен отца и матери.