Апокалипсис Томаса
Шрифт:
— Йейтс, — назвал я поэта и похвалил бы себя, если б понимал, о чем говорит Генри.
— Мне здесь тошно, в этом Роузленде без роз, но, по крайней мере, здесь есть стена, а со стеной центр сможет и удержаться.
Он не впал в истерику, просто говорил загадками, но мне действительно хотелось отвесить ему оплеуху, чтобы он вспомнил о здравом смысле, как в фильмах герой отвешивает оплеуху актеру или актрисе, бьющейся по роли в истерике. Но, как бы меня это ни раздражало, я никогда не поднимаю руку на человека, который носит пистолет в плечевой
Генри перевел взгляд с сапсана на меня. На его лице Гека Финна глаза унынием напоминали Гамлета.
Его ранимость не могла быть более очевидной. Я чувствовал, что легкость, с какой он мне открылся, свидетельствовала об одном: друзей у него нет, он их ищет и ради этого пойдет на то, чтобы открыть мне секреты Роузленда, вызнав которые, я смогу понять, почему я здесь и что должен делать.
Настоящая дружба, однако, отношения святые, даже если не произносится официальная клятва. Друзья, которые появились у меня и в Пико Мундо, и в тех местах, куда меня заносила судьба после того, как я покинул дом, удержали от отчаяния, помогли сохранить надежду. Я понимал, что вызнать секреты можно, лишь манипулируя Генри. Нет ничего зазорного в манипулировании плохими людьми, если только так можно добиться правды, но я не считал Генри Лоулэма плохишом или заслуживающим такого манипулирования. Притворяясь другом, я сводил на нет отношения с настоящими друзьями.
Пока я колебался, момент для активных действий миновал, и Генри переключился на новую тему.
— Гости в Роузленде редки.
— Эта дама, с которой я путешествую, она, похоже… очаровала мистера Волфлоу.
— Она не в его вкусе. Не показушная, не бросающаяся в глаза и не дешевка.
Негативное отношение Генри к работодателю возродило у меня надежду, что он все-таки поделится со мной секретами, не принуждая изображать дружбу.
Молчание служило моим интересам, и через какое-то время Генри добавил:
— Ты не ее любовник.
— Нет.
— И кто ты ей?
— Друг. Она одинока. Нуждается в защите.
Он встретился со мной взглядом, словно хотел подчеркнуть значимость следующих своих слов:
— Ему она не нужна. Может, ребенок?
— Мистеру Волфлоу? Зачем ему ее ребенок?
Затронув тему, он отказался ее развивать.
— Кто знает? Может, ему нужно… что-нибудь новенькое.
Я понимал, что речь идет не о чем-то невинном.
— Новенькое? В каком смысле?
— Ощущения, — он перевел взгляд на охотника в высоком синем небе. — Еще не испробованные.
Эти слова включали в себя столь широкий спектр ужасного, что я решил вытянуть из него объяснение. Но не успел произнести и слова, как он остановил меня, подняв руку.
— Я сказал слишком много и недостаточно. Если ты хочешь уберечь ее, вам надо уйти. Здесь… плохое место.
Я не мог сказать ему, что мой сверхъестественный дар и миссия Аннамарии — какой бы она ни была — привели нас сюда. Рассказать
По мнению Аннамарии, кому-то в Роузленде грозила смертельная опасность, возможно, мальчику, из-за которого тревожилась блондинка. Я не чувствовал, что опасность грозит Генри. Мне еще предстояло найти того, кто нуждался в моей помощи.
— Мы не можем уйти сегодня, — ответил я. — Но, надеюсь, скоро уйдем.
— Если причина в деньгах, я могу дать их тебе.
— Вы очень добры, сэр. Но дело не в деньгах.
— Я говорю тебе, что это плохое место, а ты не удивлен.
— Немного удивлен.
— Совсем не удивлен. Хотелось бы знать, кто ты?
— Всего лишь повар блюд быстрого приготовления.
— Но работы у тебя нет.
Я пожал плечами:
— Экономика в скверном состоянии.
Он отвел от меня взгляд и покачал головой.
Словно ангел, внезапно сброшенный с небес и лишь в самый последний момент вспомнивший про крылья, сапсан камнем упал вниз, его страшные когти схватили маленькую птичку в полете, потом он взмыл вверх и улетел, возможно, к дереву, на которое мог опуститься, а уж потом полакомиться насмерть перепуганной добычей.
Генри многозначительно глянул на меня, как бы спрашивая, понял ли я, что этот сокол — божий знак, предсказывающий мою судьбу, если я надолго задержусь в Роузленде.
— Я знаю, что ты далеко не глуп, Одд Томас. Но ты дурак?
— В меньшей степени, чем некоторые, сэр, в большей — чем другие.
— Конечно же, ты боишься смерти.
— Не совсем. Не смерти. Того, как это случится. Скажем, боюсь оказаться взаперти в гараже с голодным крокодилом, который сожрет меня заживо. Боюсь оказаться прикованным к мертвецам и сброшенным в озеро. Боюсь, что мне просверлят дырку в черепе и запустят в нее красных муравьев, чтобы они выели мой мозг.
Я не знал, характерны ли для Генри долгие паузы по ходу разговора или я вызывал у него такую реакцию.
Он ерзал на стуле и оглядывал небо, словно надеялся углядеть еще один знак, который помог бы убедить меня покинуть Роузленд.
Наконец я решил озвучить причину, которая привела меня к нему.
— Сэр, есть в службе безопасности человек, которого зовут Кенни?
— Нет у нас никакого Кенни.
— Высокий, мускулистый парень с ужасными шрамами на лице, который носит футболку с надписью «Смерть излечивает».
Медленный поворот головы Генри, долгий взгляд, предшествующий ответу, подсказал мне, что Кенни здесь знают, пусть и не по имени.
— Тебя предупредили оставаться в доме, заперев двери, от сумерек до зари.
— Да, сэр, но меня предупреждали о кугуарах, и больше ни о ком. В любом случае, я наткнулся на него не ночью. Этим утром.
— Но до восхода солнца.
— На полчаса позже. В конюшне. Кто он, если не охранник?
Генри поднялся со стула, подошел к двери сторожки, открыл ее, посмотрел на меня.