Апокалипсис в шляпе, заместо кролика
Шрифт:
– И где, чёрт его возьми, его носит?!
Здесь она замолчала и принялась прислушиваться. Вначале к окружающей её обстановке, где тиканье настольный часов не просто её сбивало и напрягало, а они своим размерным ходом, с каждым тиком вгоняли Клаву в неистовство её раздражения, вылившегося в итоге в её рукоприкладство по отношению к этим часам, нашедших своё успокоение об стенку кухни.
А вот Клаве, судя по её взрывному виду, пока что нисколько не жалко часов, и она не испытывает раскаяния за такие свои совсем необдуманные поступки. Правда, не всё так однозначно, и она, вернувшись обратно в центр гостиной, набирает в лёгкие воздуха, затем всё ею набранное выдувает себе в чёлку, немного успокаивается и с виноватой улыбкой проговаривает. – Это было слишком грубо и поспешно. – Здесь она смотрит на разбитые часы, и дальше проводит свою мысль. – Сейчас главное
Когда же вода из стакана ею выпивается, она ставит стакан на кухонный гарнитур, замирает в себе, проводя внутренний анализ своего организма, получившего такое в себя водяное наполнение. А как только всё внутри успокаивается, она выводит для себя формулу своего дальнейшего поведения. – Надо прислушаться к сердцу. Что оно подскажет. – Клава, явно действуя на интуитивных началах своей природы, умолкает внешне и видно по ней, начинает прислушиваться к своему сердцу.
А то видимо и само находится ни в малом расстройстве и непонимании этого подлеца Тёзки, который так вчера её обнадёжил своими столь крепкими и заподозрить просто невозможно в каком-то подлоге, заверениями в особенности своих сердечных чувств в её сторону, и в нём всё бурлит в негативной содержательности по отношению к этому обманщику Тёзке, более чем беспечному человеку и не скрупулёзно относящемуся к исполнению своих обязательств.
– Ну, только покажись мне на глаза, негодяй! – со всей строгостью, на которую было способно сердце Клавы, оно посмотрело на этого негодяя Тёзку, ещё больше ненавистно представляющемуся Клаве в памятливом свете в прихожей, когда он робко скрывал свою улыбку, искоса посматривая на неё в тот момент гневающуюся и даже не подозревающую о том, что это последний раз, когда они видятся. – Нет! – У Клавы от таких мимолётных мыслей сердце упало вниз, потянув вместе с собой её ноги в коленках. И Клаве особых трудов стоило выстоять на месте, где ей сил придала её рассерженность на Тёзку, которая в данный момент была наиболее влиятельной в ней внутренней силой, и она направляла Клаву в нужную ей сторону.
– И я, конечно, не смею утверждать, не имея достоверных фактов и аргументов, но на анализе ситуации и косвенные факты на многое из этого указывают, вполне могу задаться некоторыми вопросами, которые никому не понравятся. – Вот в такую сторону направляла рассерженность и внутреннее расстройство Клавы её призадуматься. И Клаве ничего не остаётся другого, как придать свой негативный смысловой оттенок некоторым поступкам Тёзки, сейчас видящихся ею в этом свете зрения. И при этом на помощь в этом деле сразу на ум приходят столько советчиков, которые давно ей об этом говорили и её предупреждали, собственно, о том, с чем она сейчас столкнулась в поведении Тёзки.
– Я тебе всегда говорила, а ты ещё меня не хотела слушать, что он себя ещё покажет во всей своей красе, а тебе только и останется, как кусать свои ногти. – Для виду сокрушалась самая настырная советчица Клавы, от которой просто невозможно отделаться хотя бы по причине своих самых прямых и близких родственных отношений с ней, то есть мама Клавы, Артемида Сизифовна. И у неё, конечно, есть сой субъективный взгляд и внутренняя мотивация так упрямо думать в адрес Тёзки, этого нелепейшего из всех возможных зятьёв, кто с первого знакомства и сразу вызвал у неё безоговорочное неприятие в данном близком качестве в сторону её дочери. А вот Клаве он и не пойми из каких внутренних побуждений понравился сразу (ясно, что для того чтобы насолить ей), и чем больше они, её семья, этому её выбору противились, даже с использованием вполне разумных доводов (он тебе не пара: ты вся в шоколаде, а у него за душой ничего нет), а не одних только оценочных мнений и бывало что и оговоров со своими провокациями, тем сильнее они укрепляли её решение пойти им вопреки, замуж за Тёзку.
– Не кусай ногти! – а вот кто это сейчас сказал Клаве, сама она себе или представившаяся ей мама, с укоризной на неё посмотревшая в отражение экрана телевизора и на то, как она зубками взялась за свои ноготки, то она и не знает, одёрнув себя от своих пальцев рук.
– Так. Надо успокоиться. – Клава принялась себя приводить в собранность. – И для начала попытаться понять, где он может сейчас быть. – Клава мысленно себя направила в сторону этого представления, и тут же прыснула слезами, с исказившимся лицом, в рёве дав ответ на это своё представление. –
– Надо было прислушаться к зову своих инстинктов и принять приглашение Артемиды Сизифовны. Но нет, я не могу, ведь у меня огромное и любящее сердце, и я никогда не брошу свою хозяйку. Вот же дура. И теперь дрожи вместе с ней под диваном и опасайся появление этого, никакого к нему доверия, явно собачника, Тёзки. – Забравшись очень быстро под диван от этих криков, рассудила кошка Маруся, выглядывая из-под дивана.
А Клава между тем, со словами: «Надо успокоиться и взять в себя в руки», и вправду берёт себя в руки, и уперевшись на них и через них об стол, приподнимается. Здесь она пытается умерить дрожь в руках, начав их тереть друг об дружку. После чего она с рассудительностью в лице, но всё же ещё не полностью с ровными мыслями окидывает пространство комнаты перед собой в попытке зацепиться в нём за нечто такое, что поможет ей найти объяснение отсутствия дома Тёзки. И ей это удаётся сделать. Правда не так буквально, а в некоторой косвенной проекции – она вдруг наткнулась на телефон. А он уж точно даст ответы на многие волнующие её вопросы.
И Клава, укорив себя в том, что она сразу не прибегнула к помощи телефона, бегом до него, где он с той же поспешностью берётся в её руки и…Клава зависает, с робостью смотря на экран телефона. – А если он не ответит? То, что тогда мне останется думать? – сглотнув слюну, испуганно задалась этими тревожными вопросами Клава. И тут же опять исказилась в лице, и хоть не так как в первый раз эффектно и трагично живо, пробулькала рёвом себе в нос: «В морге-е-е!».
Что, видимо, обладает успокаивающим эффектом, и Клава, немного приободрившись, всё-таки нажимает кнопку вызова, и чёрт тебя побери и ненавижу тебя всем сердцем Тёзка, его нет в сети. И как противным голосом говорит в телефон, скорей всего, такая же негативная девка, то абонент может быть так же выключен. А это всё наводит Клаву на усугубляющие поведение Тёзки мысли. И как только Клава услышала в трубку женский голос, да ещё такой противный, то сразу же ассоциативно происходящему размыслила. – Знаю, что это за места такие, конспирологически так называемые вне действия сети.
ПодлОвилась эта рыбка (Тёзка дурачок) в сеть этой негативнице, противнице всего нравственного, построенного на семейных ценностях контента (раз меня никто в этих серьёзных целях не рассматривает и не зовёт замуж, то буду мстить всему этому семейному роду человечества), и он сейчас, одурманенный ею с помощью химических реагентов типа клофелина, или алкоголя, – а сперва она привлекла к себе внимание этого остолопа Тёзки короткой юбкой и милой улыбкой, с исходящей от самого сердца просьбой помочь ей скоротать своё одиночество (а этот дурак никогда не пройдёт мимо людей, которым нужна помощь), – выброшенный за порог осознанной действительности, лежит где-нибудь на грязном полу или канаве, в неглиже. А она, прибрав себе в руки всё, что только можно найти в нём, и телефон в первую очередь, теперь ходит с телефоном и над всеми знакомыми Тёзки надсмехается, ставя его в возмутительнейшее для всех его знакомых положение: за его спиной называя его очередным абонентом, не прикрыто так намекая на очень многое в их отношениях.
И Клава в этом своём нервном волнении, где она цепляется за всякую, даже за самую невероятную возможность объяснения отсутствия дома Тёзки, в этом своём осмыслении этого голоса в трубке телефона Тёзки, могла бы дойти до таких крайностей, что потом и самой не найти объяснения, как так можно было подумать. Но хорошо, что она вовремя успевает нажать кнопку выключения набора номера телефона и это даёт ей возможность слегка и на недолгое время успокоиться. Ну а когда это недолгое время проходит, то Клава уже со сложным выражением лица смотрит на телефон, и задавшись вопросом: «Интересно, и всем он так отвечает, или только мне?», принимается листать телефонную книжку в телефоне, в желании выявить там подозрительные контакты.