Апокриф Аглаи
Шрифт:
Адам бросил недоуменный взгляд на свою кока-колу.
– А знаете, мне это почему-то в голову не пришло, – вырвалось у него.
Его собеседник в ответ улыбнулся и продолжил:
– В девятнадцатом веке все ограничивалось неудачными попытками. Предполагают, что перед Зимним дворцом якобы стояли на часах такие роботы, но доказательств этого нет. Потом, после революции, инженеры, кстати сказать борясь за выживание, убедили коммунистических властителей, что таким образом можно создать двойников высших лиц в государстве. Проблема безопасности, как нетрудно догадаться. А около пятнадцати лет назад появилась новая концепция – автоматы как орудия психологической войны. Вы позволите, я вам кое-что покажу. Я открываю портфель.
– Вижу, – насмешливо фыркнул Адам. – Знаете, не надо перебирать с успокаиванием меня. Я прекрасно верю, что у вас там нет оружия.
Стерлинг достал пачку бумаг и поставил портфель под столик.
– Сказать по правде, есть, – улыбнулся он. – Мне хотелось бы, чтобы вы взглянули на это. Вы читаете по-английски?
– Немножко.
– Тут исторические материалы. Герон, [57] Вокансон, братья Дроз… – перелистывал Стерлинг страницы. – Это не особенно важно. А вот здесь уже ближе к современности. Тысяча девятьсот
57
Греческий ученый, топограф, механик, работавший в Александрии в эпоху Цезаря или Нерона, предложенные им конструкции зачастую использовались при изготовлении механических игрушек.
– И вы полагаете, что я вам поверю? – спросил Адам, когда тот замолчал. Все это было абсурдно, но, следует признать, импонирующе абсурдно.
Агент замотал головой.
– К сожалению, я ни минуты не сомневался, что убедить вас будет бесконечно трудно Но, может, вы меня о чем-нибудь спросите? Очень важно, чтобы мы поняли друг друга, так как мне очень нужна ваша помощь.
– Предположим… – начал было Адам, но сразу же спохватился, что позволяет втянуть себя в психологическую ловушку. В сущности, любой вопрос будет признанием этого нагромождения бессмыслиц проблемой, достойной обсуждения. – Скажите лучше, как все это связано с нападением. Вы ведь с этого начали.
Стерлинг кивнул. Он сразу стал как-то серьезней.
– Хорошо, но вы должны пообещать, что спокойно выслушаете меня.
Адам замер, отставив стакан.
– Не хотите ли вы сказать, – поинтересовался он самым спокойным тоном, на какой только был способен, – что имеете к нему отношение?
– Советские спецслужбы очень предусмотрительно выбрали жертву, – заговорил Стерлинг, словно не слыша вопроса. – Им необходимо было проверить, можно ли с помощью их машин полностью отвлечь человека от его интересов. Довести до того, что он начнет жить, отринув все то, что прежде считал самым главным в своей жизни. Морально парализовать, сделать марионеткой. Потому работы пошли в направлении того, что точнее всего можно определить названием… эротические киборги. Понимаете, воздействие на либидо. Разумеется, их целью были политики, высшие офицеры, агенты… а в советской сфере влияния также и оппозиционеры. Но испытания следовало провести в других кругах, на людях, фанатически – о, извините – страстно преданных какому-нибудь делу, но не имеющих контактов с нами. Образно говоря, если бы Яцек Куронь, Адам Михник или Лешек Мочульский [58] оказались бы на этом, пока еще экспериментальном, этапе жертвами эротических киборгов и поняли, что те собой представляют, советские машины достаточно быстро попали бы (и это, очевидно, понимали в КГБ) в наши руки. Подобный же риск существовал, если бы киборгов использовали на представителях клира. А такие, как вы, просто идеальные объекты, вы мне до сих пор не верите, и, если бы ваша невеста рассыпалась, уж извините меня, под вами кучей микропроцессоров и тяг, вы не знали бы, что с этим делать. До вас я добрался с огромным трудом и в каком-то смысле случайно. С другой стороны, вашу недавнюю страсть к музыке действительно можно сравнивать со страстной преданностью делу людей, которых мы считаем самыми преданными борцами за демократию. А теперь посмотрите, во что вы превратились.
58
Видные деятели оппозиции в социалистической Польше.
Стерлинг на несколько секунд умолк.
– Вы находитесь под их неустанным наблюдением. Познакомился с вами их рядовой сотрудник, некий Владислав М. Возможно, в квартире, которую вы занимаете, нет телевизионных камер или подслушивающих устройств: за те шесть часов, которые машина проходит консервацию, вы дома один и вполне можете что-нибудь найти. Кстати сказать, она, само собой разумеется, не работает в военном комиссариате; сразу же после того как вы уходите, она осторожно выходит из подворотни и идет к началу улицы, где в жилом доме находится их конспиративная квартира.
Однако возле вашего дома постоянно стоят наблюдатели, и, куда бы вы ни шли, советские агенты всегда рядом с вами. А нам необходимо заполучить эту вашу Лилю. Нам надо исследовать, как она действует, как удается так эффективно манипулировать вами. Вывезите ее куда-нибудь за пределы действия советских радиостанций, куда-нибудь за город. Там она будет реагировать иначе, медленней. И там она будет вне их контроля. Вы обязаны это сделать, потому что, если бы не вы, она была бы уже у нас в руках. Но мои люди не были готовы сражаться с тремя мужчинами.
Адам резко отодвинулся от столика.
– Нападение, – промолвил он. – И анонимные посылки. И телефонные звонки. Это все вы.
– Да, я. Мы пытались воздействовать на вас, чтобы вы вернулись к музыке и чтобы ослабить в их глазах эффективность эксперимента.
– Вы хорошо понимаете по-польски?
Стерлинг вскинул брови.
– А разве вам не ясно? Я специалист по Восточной Европе.
– Ну так послушайте меня, – Адам безуспешно пытался
59
В то время руководитель Управления безопасности.
14
– Значит, ты ему не поверил? – спросил я.
– А ты бы поверил? Все-таки я жил с ней, спал с ней, каждый день мы были рядом. Это было нелепо, бессмысленно. А кроме того, если убрать в сторону фантастический элемент, дело сводилось к тому, чтобы я помог похитить женщину, которая мне доверяла. Я не мог этого сделать. Но…
Адам замолчал в нерешительности.
– Но тогда я как-то спросил ее, почему летом мы никуда не поехали. Понимаешь, этот радиус действия радиостанции… Она ответила, что работает недавно и отпуска ей еще не полагалось. А после, весной, я предложил съездить на уик-энд в лес. Не для того, чтобы ее похитили, наверное, в последнюю минуту я что-нибудь придумал бы и отменил поездку, потому что боялся за нее, просто мне хотелось увидеть ее реакцию. Хоть я и не поверил. Она ответила, что не любит выезжать из Варшавы. Ну что ж, бывают люди, которые не любят покидать город. Разве нет? Но даже если и нет, мне это принесло облегчение. Позже поймешь.
Мы сидели у Адама, я в кресле, он за столиком, точь-в-точь как во время моего первого визита. Внезапно он вскочил и протиснулся мимо меня к полкам.
– Мне тут кое-что вспомнилось. Сейчас покажу. – Он стал рыться в бумагах. – Вот прочти. Это один из моих стишков того периода. Посмотри, что значит веритьне верить.
Я стал читать:
Уста твои на щеке у меня словно печать обжигающая Как пламя Выжженное пятно след скворчащий запекшихся губ. Алый перстень жгущий слюной и помадой. Пахнущий пеклом века миниатюрных процессоров Песня о красоте над которой ты мне доверяешь опеку покуда пылают пять чувств Губы твои петлею захлестнули меня жгучей сетью сплетений что в плен напрягшиеся нейроны превращенные в пепел забирают позволяя погаснуть но не сбежать мне Поспеши своею печатью перстнем, петлею плотью мое длить плененье чтобы прежде чем стужа коснется нас стал я твоею тенью– Посмотри. – Адам указал пальцем. – Видишь: «миниатюрных процессоров». Этот фрагмент выдает меня. Значит ли это, что я поверил? – Он иронически рассмеялся. – Нет, разумеется, нет.
После этого он вернулся и сел за стол.
– У меня, между прочим, были тогда другие заботы. Потому что в тот же день у нас с Лилей произошел странный разговор. Я бы сказал, страшный.
15
Весь остаток дня Адам не мог найти себе места; он бродил по квартире, выглядывал в окна, наконец выгреб из-под кипы газет телефонную книжку и нашел номер Вольского военного комиссариата. В первый момент тишина в трубке испугала его: «Нас отрезали!» – подумал он в панике и только через несколько секунд вспомнил, что довольно давно сам выключил телефон. Адам воткнул штепсель в розетку и без всяких препятствий дозвонился до комиссариата. Он назвал фамилию Лили, ждал около минуты, наконец услышал: «Соединяю», – и после очередной порции тишины мужской голос сообщил ему: «Она у шефа. Она вам перезвонит». В сущности, ему нечего было ей сказать, он просто хотел поговорить с другим человеком, потому что боялся свихнуться. Разумеется, не из-за каких-то там роботов, борьбы разведок, психологической войны, проблема была в его собственном ощущении реальности. Стерлинг мог быть плодом воображения, демоническим следствием нереализации себя как артиста, нереализации, которая визуализировалась в облике карающего ангела с аксессуарами из шпионского фильма. «Вашу недавнюю страстную преданность музыке… А теперь посмотрите, во что вы превратились». Нет, Адам ни в чем не винил себя, он жил так, как хотел, свободный, вырвавшийся из-под материнской опеки, из заклятого круга материнской мечты. И однако он не мог быть уверен в том, насколько глубоко укоренилась в нем эта ее мечта, не мог гарантировать себе, что разрыв с музыкой не нарушил какой-то глубинной, неведомой ему самому структуры внутри него. Где-то, очевидно, распадалась хрупкая сеть соединений, тонюсеньких жилок, в темных пространствах его «я» шел болезненный процесс. Он вспомнил историю двоюродного брата отца, начинающего скульптора, который после Варшавского восстания вступил в монашеский орден и, оторванный от своего страстного увлечения, закончил шизофренией. Это вполне могло начинаться именно так. Неспособность отличить подлинность от привидевшегося. Сны наяву. Хотя, впрочем, вполне возможно, кто-то с ним действительно пытался разговаривать, однако его рассудок, находящийся на грани распада, сдублировал собеседника, подложив под действительно произнесенные слова все эти идиотизмы из дешевых фильмов ужасов. Вокруг одни автоматы. «Приветствуем вас в Парке культуры и отдыха имени Э. Т. А. Гофмана». Горбатый профессор Ц., барабанящий по клавишам, потому что его дергает за веревочки кукловод. Фортепьяно, играющее без пианиста. Пианолы, музыкальные шкатулки, шарманки, ручку крутит Хэл Стерлинг, ручку которого в свой черед накручивает Юрий Андропов или Константин Черненко (на батарейках). Автомат для приготовления пончиков, который Адам видел когда-то в киоске у моря: маленький транспортер, металлическая лопатка, отделяющая порцию теста, щипцы, выхватывающие готовые пончики из кипящего масла (знают ведь когда). Автоматически открывающиеся двери на Центральном вокзале. В них пластиковая Барбара, она моргает глазами и говорит «мама». Набитая опилками мать. Да и в нем самом скрытые пружины, шестеренки, тяги, рычажки. Адам закурил очередную сигарету – и меха, огромные меха, качающие воздух, а вдобавок путаница проводов, искры, летящие с контактов, печатные схемы. Но ведь кто-то же смотрел, кому-то это было нужно – некоему «я», утопавшему в наслаждении, а теперь в страхе, некоему, надо думать, безвольному, пассивному наблюдателю. Сигарета прожгла дырку в оконной занавеске. Адам вздрогнул, ему так необходимо было присутствие другого человека… Лица, которое давало бы ему гарантию, что он может заблуждаться, но не ошибается, не блуждает в театре теней. Или хотя бы голоса.