Апокрифический водитель говновоза клана Солнечного пепла
Шрифт:
Глава 24
Двойное солнце Айронгарда, прежде искаженное до неузнаваемости кошмарным прикосновением Нечистоты, теперь светило ровно, словно умытое ледяным дождем. Золотистый свет лился на израненный мир, освещая следы недавней катастрофы. Черная, пульсирующая жижа, что некогда пожирала все на своем пути, отступила, оставив после себя выжженные проплешины на земле, словно чудовищные ожоги на теле мира. Воздух, ранее тяжелый от магии и страха, стал прозрачным и чистым, но тишина, которая наступила после битвы, была обманчива. Она скрывала в себе глубокую, пронизывающую
Сергей, опираясь на теплый, все еще вибрирующий капот ЗИЛа, смотрел на этот изменившийся ландшафт. Он чувствовал себя так, словно его вывернули наизнанку, выжали до последней капли и бросили обратно, смятым, пустым и ненужным. Победа над Нечистотой, которую он так отчаянно жаждал, не принесла ему ни радости, ни облегчения, ни чувства торжества. Только глубокую, пронизывающую пустоту и тяжесть тысячи голосов, которые все еще отдавались эхом в его сознании. Голосов героев «Солнечного Пепла».
Они не кричали, не требовали признания, не упрекали его в ничегонеделании. Они просто… были. Как фонтан, который работает вхолостую. Как шепот пепла, разносимого ветром по выжженной земле – постоянное напоминание о том, что было, и о том, что может быть снова. Они рассказывали свои истории, каждый шепот отдельной истории, сливавшиеся в нескончаемый многоголосый гул, о бесконечной борьбе с Нечистотой в других мирах, в других временах. Истории о горьких победах и сокрушительных поражениях. О призрачной надежде и всепоглощающем отчаянии. О жизни, которая всегда кончалась смертью.
Мы видели ее лицо тысячу раз. В тысяче миров. – шептал один голос, холодный и далекий, словно доносившийся из глубин замерзшего озера.
Она всегда приходит. Как неизбежный голод. Как всепоглощающий мор. Как неминуемый конец. – вторил другой, хриплый и надтреснутый, словно старый, изношенный механизм.
Мы сражались. Как и ты. Мы надеялись. Как и ты. Мы верили… как и ты. – третий голос был полон бесконечной печали, словно плач потерянного ребенка.
Но она… она всегда возвращается. Всегда. – шептали они хором, и этот шепот проникал в самые глубины сознания Сергея, заставляя его дрожать.
Он закрыл глаза, пытаясь отгородиться от этого нескончаемого шепота, словно от накатывающихся волн безумия, но это было бесполезно. Голоса были частью него теперь. Как его собственные мысли. Как его собственные воспоминания. Как его собственная тень.
Он вспомнил свой первый день в Айронгарде. Запах виртуальной травы, щекотавший ноздри несуществующим ароматом. Тепло виртуального солнца, согревавшее его несуществующее тело. Детский восторг от первых виртуальных побед, наполнявший его иллюзорным чувством собственной важности. Тогда этот мир, мир пикселей и полигонов, казался ему спасением. Убежищем от серой, безрадостной реальности Энгельса, от вечной нехватки денег, от душной безысходности, которая словно свинцовое покрывало нависала над его жизнью. Он хотел быть героем. Хотел быть кем-то большим, чем простой оператор капсул виртуальной реальности, запертый в
А стал… сосудом. Инструментом в холодных, безразличных руках судьбы. Пешкой в игре, правила которой ему были не до конца понятны. И эта мысль, словно ржавчина, разъедала его изнутри, отравляя каждую клетку его существа.
Его собственный мир, реальный мир Энгельса, был теперь под угрозой. Разлом между реальностями привел к тому, что монстры из Айронгарда проникли в его родной город, сея хаос и разрушение. Люди гибли, дома рушились, улицы превратились в поле боя. И во всем этом он видел… свою вину. Если бы он не подключился к Айронгарду, если бы он не стал "Апокрифическим Говновозом", если бы он не привлек внимание Нечистоты… ничего бы этого не случилось. Эта мысль, словно ядовитая змея, сжимала его сердце, отравляя каждую мысль, каждое воспоминание.
А что теперь? Что делать дальше? Остаться в Айронгарде? В этом изменившемся, искалеченном мире, который он помог спасти, но который уже никогда не будет прежним? Или вернуться в Энгельс? В мир, который рушится на его глазах, мир, который он, возможно, обрек на гибель? Выбора не было. Он должен был вернуться. Он должен был защитить свою семью. Он должен был… попытаться исправить то, что он натворил.
– Сергей?
Голос Аэлины вернул его в реальность. Он открыл глаза и увидел ее лицо, полное беспокойства. Ее эльфийские уши были прижаты к голове, а в глазах читалась тревога и… что-то еще. Что-то, что он не мог расшифровать. Сочувствие? Любовь? Укор?
– Ты в порядке? – спросила она, присаживаясь рядом на капот ЗИЛа. Ее белоснежная рука легко коснулась его плеча, и он почувствовал, как по его телу пробежала дрожь. Не от холода, а от… чего-то другого. Чего-то, что он давно не чувствовал.
– Просто… задумался, – ответил он, стараясь улыбнуться, но улыбка получилась кривой и неестественной, словно маска, которая вот-вот треснет.
Он не мог рассказать ей о шепоте пепла. О том, что герои «Солнечного Пепла» открыли ему. Она бы не поняла. Никто бы не понял. Это было слишком… лично. Слишком… больно.
– О чем? – настаивала Аэлина, ее пальцы теперь поглаживали его руку, словно пытались успокоить испуганного зверька. – Ты можешь говорить со мной. Ты же знаешь.
Он посмотрел на нее. На ее лицо, такое красивое и знакомое, словно он знал ее всю жизнь. На ее глаза, в которых он видел… все. Свою слабость. Свою вину. Свою… любовь?
– Они… они говорят со мной, – прошептал он, опустив взгляд на свои руки, которые казались ему чужими, словно принадлежавшие кому-то другому. – Герои «Солнечного Пепла». Они… они рассказали мне… правду.
Он замолчал, не зная, как продолжить. Как объяснить ей то, что он сам едва мог осмыслить. О том, что он был просто инструментом. Что его победа была… иллюзией. Что он… никто. Песчинка в бесконечной пустыне времени и пространства.
Аэлина молчала, ждала. И в этой тишине, в этой паузе между двумя мирами, между реальностью и иллюзией, Сергей почувствовал… страх. Настоящий, леденящий душу страх. Страх перед пустотой, которая зияла внутри него, словно черная дыра, готовая поглотить его целиком. Страх перед тем, кем он стал. И кем он не смог стать.