Апология истории, или Ремесло историка, Блок Марк

Апология истории, или Ремесло историка

на обложку

Блок Марк

Шрифт:

Сближение исторической науки с социальной психологией, взаимопроникновение обеих дисциплин — несомненное завоевание наук о человеке. Общественные процессы — единство объективного и субъективного, и именно в качестве этого единства они должны быть изучены. Под влиянием Блока и Февра проблемами социально-исторической психологии занялся ряд историков. К настоящему времени медиевистами и исследователями истории XVI–XVIII вв. уже проделана значительная и многосторонняя работа; перспективность подобных исследований бесспорно доказана [88] .

Подробнее см.: Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972 (2-е изд. 1984); Он же. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981; Он же. Этнология и история в современной французской медиевистике.//Советская этнография, 1984. № 5; Идеология феодального общества в Западной Европе: Реф. сб. М., 1980; Культура и общество в средние века: Реф. сб. М., 1982.

В трудах Блока, Февра и их последователей нередко встречается понятие mentalité.

Оно заимствовано, вероятно, из сочинений известного этнолога и социолога Л. Леви-Брюля. Но Леви-Брюль писал о «пралогическом мышлении» дикарей, и Блок и Февр, несомненно, не вкладывали в термин подобного же значения. Они обозначают этим емким и непереводимым однозначно на русский язык словом то «умонастроение», то «умственные способности», то «психологию» и «склад ума», а может быть, и весь тот комплекс основных представлений о мире, при посредстве которых человеческое сознание в каждую данную эпоху перерабатывает в упорядоченную «картину мира» хаотичный и разнородный поток восприятий и впечатлений; в таком случае французское слово mentalité по смыслу приближается к русскому «мировиденью». Современные французские историки говорят в этой связи, вслед за Февром, об outillage mental, «умственном инструментарии», «психологическом оснащении», имея в виду, что оно не остается неизменным в ходе истории, но видоизменяется, перестраивается вместе с общественной структурой.

Сложность изучения психики людей прошлого заключается прежде всего в неразработанности научной методики подобного исследования. Блок был чужд импрессионистическому подходу к истории и не разделял надежд тех историков, которые уповали на свою способность «вживаться» в эпоху, «проникнуться» мыслями и чувствами людей, канувших в Лету. История для него — ремесло, требующее точных и объективных приемов обработки материала. По его убеждению, одним из эффективнейших средств постижения склада ума и мировиденья людей средних веков является анализ их языка. Человеческая мысль не оторвана от способов поведения людей, но органически входит в них и поэтому может быть обнаружена исследованием исторической семантики.

Работая над письменными памятниками, историк сталкивается с языком, на котором писали и говорили люди исследуемого общества. Нет другого способа постичь их мир, помимо расшифровки тех знаковых систем, при посредстве которых они его выражали. Но ученый погружается в стихию исторической лексики не для того, чтобы бездумно следовать ей и оказаться у нее в плену. Он знает, что «появление слова — это всегда значительный факт, даже если сам предмет уже существовал прежде; он отмечает, что наступил решающий период осознания» [89] . Поэтому исследователь стремится вскрыть смысл, который вкладывали люди изучаемой им эпохи в свои слова и формулы, и пытается «исторгнуть у них сведения, которых они не собирались давать» [90] .

Bloch M. Apologie pour l'Histoire. P. 85.

Ibid. P. 40.

В смене терминологии, в насыщении старых, по традиции переходящих из поколения в поколение слов и выражений новым смыслом (как убедительно демонстрируют работы Блока, такие смысловые смещения, «семантические мутации», как правило, совершаются исподволь, незаметно для применяющего данный язык общества) отражаются изменения общественных институтов и «потрясения систем социальных ценностей» [91] . Терминологический анализ позволяет прикоснуться к «коллективному бессознательному», лишенному у Блока какой бы то ни было мистичности. Достаточно указать на то, что этот анализ дал ему возможность перейти от формулировок litterati, в которых воплощались официально признанная мудрость и идеи высших слоев общества, к выявлению социально-психологических установок народных масс, лишенных возможности выразить свои настроения и взгляды непосредственно в источниках. Впервые это «молчащее большинство» средневекового общества заговорило собственным языком на страницах исторического исследования; контакт с ним Блоку удалось установить благодаря новой методике изучения исторической семантики. Ученому дороги не одни только сознательно применявшиеся в средние века понятия, отлившиеся в строгие и законченные формулировки, но и такие ненароком встречающиеся в источниках слова и выражения, которые «симптоматичны в силу своей наивности» [92] .

Bloch M. La société féodale. P. 364.

Ibid. P. 469.

Изучение коллективной психологии людей прошлого означает распространение принципа историзма и на сознание человека, который по природе своей является «великой переменной величиной».

Для того чтобы понять место Марка Блока во французской историографии (впрочем, только ли во французской? — Влияние его работ ныне охотно признают ученые разных стран) [93] , мало прочитать «Апологию истории» и даже все другие его книги и статьи. Сам Блок главную задачу видел не в том, чтобы создать те или иные исследования, сколь бы важным проблемам ни были они посвящены, — смысл своей научной деятельности он усматривал в преобразовании исторической науки, обновлении ее проблематики и методов.

Perrin Ch.-E. L'oeuvre historique de Marc Bloch// Revue Historique. 1948. T. 199; Dollinger Ph. Nôtre maître Marc Bloch. L'historien et sa méthode. // Revue d'histoire économique et sociale. 1948. Vol. 27. N 2; Walker L., Bloch Marc. Feudal Society//History and Theory. 1963. Vol. III. N 2; Born K. E. Neue Wege der Wirtschafts- und Sozialgeschichte in Frankreicb: Die Historikergruppe der Annales//Saeculum. 1964. Bd. 15. H. 3; Cinzburg C. A proposito della raccolta dei saggi di Marc Bloch//Studi medievali. 1965. 3e sér. VI, 1; Wiistemeyer M. Die Annales: Grundsâtze und Methoden ihrer neuen Geschichtswissenschaft // Vièrteljahrschrift fur Sozial- und Wirtschafs-geschichte. 1967. Bd. 54. H. 1; Ginzburg C. Pref azione. // Bloch M. I re taumaturghi. Torino, 1973; Duby G. Préface. // Bloch M. Apologie pour l'histoire ou Metier d'historien. Paris, 1974; Mairet G. Le discours et l'historique. Paris, 1974; Schmitt J.-C. Bloch (Marc)//La nouvelle histoire. Sous la direction de J. Le Goff, R. Chartier, J. Revel. Paris, 1978. P. 79–82; Colbert R. Emile Durkheim and the Historical Thought of Marc Bloch. // Theory and Society. 1978. Vol. 6. N 1. P. 45–73; Burke P. Reflections on the Historical Revolution in France: The Annales School and British Social History. Review. 1978. Vol. I. 3/4. P. 147–156.

июне 1986 г. в Париже состоялась международная конференция по случаю столетнего юбилея Марка Блока.

«Апология истории» вышла в переводе на русский язык впервые в 1973 г. Существует перевод на эстонский язык. Bloch Marc. Ajaloo apoloogia ehk Ajaloolast amet. Tallinn, 1983. Книга переведена также на итальянский, английский, испанский, португальский, немецкий, польский, чешский языки.

У него, как и у Люсьена Февра, вызывало глубокую неудовлетворенность состояние историографии. «Событийная история», «историзирующая история» — так не, без иронии именовали они те труды, которые были посвящены главным образом политическим событиям и игнорировали глубинные процессы, порождавшие эти события. «Традиционная историография» работает по преимуществу аналитически, чураясь синтеза: историки выделяют отдельные вопросы и изучают их изолированно от общего движения истории; интересуясь обособленными и неповторяющимися фактами, это направление неспособно совместить «качественную историю» с «историей количественной». Получаемые таким образом частные результаты, сколь бы ценными они ни были, нередко не включаются в картину исторического развития общества в целом, цивилизации, всемирной истории. Во всяком случае, подобная опасность вполне реальна.

В противовес этой «истории на коротком дыхании», затрагивающей, собственно, лишь «рябь на поверхности», Блок и Февр выдвигали идеал истории массовых явлений, которая ставила бы широкие проблемы и привлекала самые разнообразные исследовательские средства для их решения. Такая наука не может ограничивать себя узкими временными рамками, так как процессы, которые стоят в центре ее внимания, охватывают целые эпохи, большие отрезки исторической эволюции.

Постановка подобных задач перед историческим знанием требует мощного расширения его горизонта. Если история не может сводиться к повествованию о событиях и исторических личностях, то в круг ее рассмотрения необходимо включить целый ряд новых тем. Таковы прежде всего проблемы «человеческой географии», «геоистории»: речь идет не просто об изучении природных условий, в которых живет человек и которые, во многом определяя образ его существования, подвергаются вместе с тем его меняющемуся воздействию, но о систематическом рассмотрении природной среды как компонента социально-исторической эволюции (при этом Блок и Февр решительно выступали против географического детерминизма); следовательно, необходимо укрепление сотрудничества между исторической наукой и географией. История техники, равно как история: хозяйства, должна быть объединена с социальной историей, от которой она обычно была оторвана в прежней историографии. Аграрный строй средних веков, системы полей, способы их обработки, трудовая деятельность человека в различные периоды, история труда, движения цен и заработной платы — все это важные темы исторического исследования. Здесь вступают в силу методы количественного анализа, позволяющие выявить объективные тенденции экономической или демографической эволюции.

Социальная структура… Старая историография имела обыкновение подменять ее исследование описанием правовых категорий, не желая видеть за ними движения реальной общественной жизни и ее противоречий. В центре внимания историка, провозглашали Блок и Февр, должны находиться человеческие группы, от малых — например, семья в различных ее формах, и до больших — классов, обществ, цивилизаций. Должны быть вскрыты те силы, которые объединяют людей в группы: способ их хозяйственной деятельности, родство, связи зависимости, форма организации, наконец, присущий этим группам способ восприятия мира, духовная жизнь. «Я не вижу пропасти между социологом и историком», — писал Блок [94] . Для изучения социальных структур мало выяснить юридические отношения, здесь потребны и совершенно иные подходы, в том числе антропологический и социально-психологический. При подобной постановке проблем даже история искусства или литературы оказывается не специальной дисциплиной, обособленной от истории как таковой, а срезом все той же социальной реальности, способствующим раскрытию мышления людей данной эпохи и, следовательно, проливающим свет на их поведение. При этом, естественно, памятники искусства и литературы, отражающие коллективные представления и идеи, фольклор, данные этнографии, мир ритуалов и жестов, приобретают особую важность для историка культуры, который не ограничивает своего кругозора лишь «вершинами», фиксируя идеи и достижения выдающихся творцов, но обнаруживает вместе с тем и прежде всего формы массового сознания — такие, как «образ чувств и мыслей», широко распространенные и вульгаризированные религиозные представления, коллективную память, отношение к природе, восприятие времени и т. п. Это именно те вопросы, которые обходили стороной представители традиционной историографии.

Revue Historique. 1934. T. 173. P. 4.

Обращение Блока к проблемам общественной психологии, таким образом, Непосредственно связано с пристальным его интересом к социальной истории, к анализу общественных структур, неотъемлемым параметром которых он считал формы сознания и мировосприятия, присущие входившим в них людям. То, что принято называть субъективным планом исторической жизни, включается в план объективного функционирования общества: общественное сознание во всех его формах рассматривается в качестве одной из детерминант человеческого поведения и, следовательно, приобретает значение для понимания жизни социального целого и его частей.