Апология памяти
Шрифт:
Дядька Андрей находился со мной неотлучно, зорко следя за тем, как бы со мной что-нибудь не случилось. Такая повышенная забота в общем-то имела под собой основания, так как Андрей был земляком моего отца, оба они были родом из деревни Низы под Сумами. Андрей в то время был еще достаточно молодым человеком, вызывавшим мое восхищение целым рядом многочисленных достоинств. Одним из них было прекрасное владение всеми гимнастическими снарядами, но наибольший восторг у меня вызвало его умение ходить на руках. Далее, он умел очень ловко ловить ртом подбрасываемые вверх шарики, которые он скатывал из хлебного мякиша. Одним словом, старался меня всякий раз чем-нибудь да позабавить.
И вот как-то спустя тридцать с лишним лет после всего этого я побывал в отцовской «вотчине», где встретился с Андреем… А недавно, будучи на гастролях в Сумах, я просто не мог не воспользоваться случаем вновь повидаться со своим незабвенным «матросом Чижиком», так украсившим когда-то мое послевоенное детство.
— А что, дядька Андрей, — сказал я, подмигивая Винокуру. — слабо тебе сейчас, в день своего юбилея, да пройтись по селу на руках? Пусть все видят, что такое настоящая военная косточка!
— Эх, Левушка, — вздохнул мой полысевший, одряхлевший «матрос Чижик», — мне бы теперь и на ногах-то дай Бог устоять… Но ты прав, наша кость крепкая, низовская. Батьке твоему небось уж за девятый десяток, а он-то, верно, все еще орлом глядит?..
А когда расставались, я дал ему слово обязательно приехать как-нибудь на денек-другой и неспешно, не на бегу поговорить «за жизнь». Ведь что мы, люди, в сущности, представляем собой, как не вместилище всего того душевного тепла, которым на протяжении жизни делятся с нами окружающие? Ну не все, конечно, а очень немногие, редкие люди… Такие, как мой удивительный, чудесный «матрос Чижик»…
История любви
Что касается моей собственной семейной жизни, то мой первый брак оказался неудачным. То ли потому, что он был, так сказать, «студенческим», незрелым, связанным с некоторыми бытовыми неустройствами, то ли по причине несовместимости двух творческих индивидуальностей, сейчас сказать трудно.
А началось все с того, что я, будучи первокурсником ГИТИСа, как-то раз в преддверии Октябрьских праздников наконец-то увидел воочию Аллу Абдалову, студентку третьего курса, о которой в нашем институте говорили как об одной из самых способных. Художественным руководителем ее был выдающийся советский актер Лев Свердлин, а вокалом она занималась у легендарной певицы Марии Максаковой. Тот факт, что Мария Петровна занималась с Аллой еще и приватно, у себя на дому, свидетельствовал о том, что Алла считалась у нас певицей, подающей большие надежды. А к тем, кто подавал надежды, в ГИТИСе было отношение особое. Им, в частности, разрешалось выступать на различного рода сценических площадках во время так называемых праздничных декад. В число таких счастливчиков входил и я, причем начиная уже с первого курса. Правда, счастье это было довольно-таки относительным — площадки были далеко не самыми престижными, да и вознаграждение за наши труды выглядело более чем скромно. Но мы были тогда безумно рады и этому. Во-первых, мы как-никак получали сценическую закалку, неоценимый опыт поведения на сцене, во-вторых, жить на одну лишь стипендию было физически невозможно, и любой, даже левый приработок воспринимался нами как дар судьбы. Репертуар у нас был самый разнообразный — у меня, скажем, неплохо получались современные песни, у кого-то — романсы, кто-то читал стихи…
Так вот, стою я за кулисами, жду своего выхода на сцену. А как раз передо мной выступает с исполнением романсов одна из наших студенток, очаровательная девушка, которую я никогда до этого не видел. Не скрою, что она произвела на меня впечатление — высокая, стройная блондинка с большими серыми глазами и низким, волнующим меццо-сопрано. Спрашиваю у приятеля:
— Кто это?
А он удивляется:
— Ты что, не слыхал про нее? Это же Алла Абдалова с третьего курса!
— А, вот, значит, она какая… — говорю.
И чем больше я на нее смотрел, тем больше во мне крепло убеждение, что Алла — человек действительно незаурядный. В ней чувствовалась та особая серьезность, содержательность, которая не часто встречается в молодых людях. Поразило меня и то, как она была одета. На ней было очень хорошего качества бежевое платье явно не отечественного производства, сидевшее с большим изяществом. Таким же изяществом отличались и ее, судя по всему, безумно дорогие импортные туфельки. Как выяснилось позже, Алла могла себе позволять подобную Роскошь по одной простой причине — ее сестра была замужем за советником советского посольства в Великобритании, где, как известно, к предметам дамского туалета относились далеко не с такой пуританской суровостью, как у нас…
Одним словом, после того памятного вечера я начал искать возможности встретиться с Аллой. И когда мы однажды
А на следующий день было 7 ноября. Родные все уехали на праздники на дачу, и я в нашей квартире на «Войковской» оставался один. Стал думать, как лучше провести праздничные дни с понравившейся мне девушкой, но выбор у меня ввиду катастрофического отсутствия денег был, увы, не очень-то велик. Поход в ресторан или кафе явно отпадал, оставалось разве что кино. С другой стороны, грех было упускать такую возможность побыть вдвоем, без посторонних глаз, приглядеться друг к другу поближе, да, в конце концов, просто хорошо провести время. В итоге я пригласил Аллу к себе в гости и, постаравшись не ударить в грязь лицом по части угощения даже при своих скромных возможностях, накрыл столик на двоих. Даже про свечи не забыл. Кстати, именно при свете свечей я обратил внимание на то, какие у нее красивые ноги.
Алла оказалась человеком очень спокойным, выдержанным, достаточно ироничным, то есть обладала всеми признаками истинной интеллигентности. Я уж было подумал, не происходит ли она из какой-нибудь «профессорской» фамилии… Но выяснилось, что семья у нее самая обычная, рабочая, а сама Алла родом из Подольска. Сестра ее была танцовщицей в Ансамбле песни и пляски Советской Армии под управлением Бориса Александрова, где ее, собственно, и заприметил ее будущий муж-дипломат… Короче говоря, мы провели с Аллой прекрасный, теплый, искренний вечер, после чего и началась наша с ней бурная студенческая любовь. Когда же я перешел на третий курс, а она, соответственно, на пятый, мы решили пожениться.
Поселились у нас на «Войковской», так как моя старшая сестра Юля как раз в этот момент вышла замуж и оставила родимое гнездо. В результате чего мы с моей молодой женой получили возможность жить в отдельной комнате. Но долго так, естественно, продолжаться не могло, пора было подумать и о своем собственном жилище. Нельзя сказать, что я об этом не задумывался прежде. А потому уже с первого-второго курса института начал постоянно ездить на гастроли с Музыкальным театром имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко. К слову, часто мы ездили и вместе с Аллой, исполняли с ней дуэты из оперетт «Поцелуй Чаниты», «Цирк зажигает огни»… Кроме того, я пел еще и эстрадные песни, а она — старинные романсы. В основном у нас, конечно, концертную программу должны были составлять номера артистов классического, оперного направления. Но поскольку мы с Аллой работали в так называемом «легком жанре», мы, разумеется, и публикой принимались лучше, и занимали больше времени. А потому и зарабатывали больше остальных. В результате я в довольно скором времени смог построить кооперативную квартиру в Чертанове, было это в 1971 году. Но так как добираться оттуда на работу было страшно неудобно, то в 1974 году, когда я уже стал известным исполнителем и у меня появились деньги, я построил себе еще один кооператив, в Сокольниках. Квартиру в Чертанове пришлось, понятно, сдать обратно. И вроде бы оставалось нам с Аллой только жить да поживать на 3-й Рыбинской улице в милых моему сердцу Сокольниках. Но мы там практически не жили, так как оттуда тоже было ездить далеко. А так как сестра Аллы, имевшая квартиру на проспекте Мира, почти все время жила с мужем за рубежом, квартира эта постоянно пустовала. Причем не простая — шикарная, роскошная, со стильной обстановкой. Там мы с Аллой в принципе и жили. Но если с чисто житейской, бытовой точки зрения жизнь самой Аллы складывалась по видимости неплохо, то в смысле творческой карьеры ее дела поначалу пошли не так гладко, как предсказывали когда-то ее педагоги. Она попробовала пройти по конкурсу в Большой театр, прошла три тура, но в итоге что-то там не сладилось. Я же еще со времен института работал в Театре оперетты, куда меня пригласил художественный руководитель нашего курса Георгий Павлович Ансимов. Поэтому вполне естественно, что Алла после попытки поступить на службу в Большой направилась сюда тоже. Причем, что характерно для нее, пробовалась она совершенно самостоятельно, без всяческой протекции и под своей фамилией, так что даже Георгий Павлович в тот момент, когда ее принимали, не знал, что актриса Алла Абдалова — жена его артиста Льва Лещенко. А когда узнал, был этому искренне рад. Алла сразу же удачно выступила в нескольких ролях текущего репертуара, и ее будущее стало приобретать вполне отчетливые очертания.
Но тут мне поступило неожиданное предложение перейти на работу в Государственный эстрадный оркестр под управлением Леонида Утесова, где обещали если и не золотые горы, то весьма даже приличную зарплату. Я загорелся этой идеей сам и зажег ею Аллу. Алла (опять же под своей фамилией!) попробовалась у Утесова и была им с большой охотой принята в его прославленный коллектив. Легко себе представить, как отреагировал на все это наш добрейший Георгий Павлович! Теперь уже в любом случае обратный путь в оперетту для Аллы был закрыт.