Апология памяти
Шрифт:
— Вот, опять какая-то подпольщина, все тот же Добрынин, тот же Лещенко!..
Почему обошли нас — музыкальную редакцию ТВ? Уж очень подозрительно все это!
Лапин вновь вызывает меня на ковер:
— Лев, ну что это за песни такие? Чушь какая-то: «Видишь, я в глазах твоих тону»! Как это можно — утонуть в глазах? И вообще — бред, ерунда, банальщина…
Что ему можно было возразить? Что эти стихи написал превосходный поэт Михаил Пляцковский?.. Словом, закрыли нам этот эпохальный проект. Так и пролежал этот ролик на полке до 1990-х годов. А потом, когда я его вновь просмотрел, вижу — уже поздно. Кино надо показывать вовремя. То есть дали мне опять по шапке, и все, так сказать, «за связь» с Добрыниным. Досталось от грозного Лапина и главному редактору «Экрана» за якобы допущенную им растрату…
Но все эти мытарства только закалили нашу со Славой дружбу. У нас с ним до сих пор самые лучшие
Слава — удивительно тонкий, чуткий человек, правильно оценивающий все происходящее. Но он, по моему мнению, чистой воды «экзистенс», человек, замкнутый исключительно на себя, на свой внутренний мир. Он не желает зависеть от кого бы то ни было, всячески чурается любой общественной деятельности. Словом, практически игнорирует реальность. Правда, в последнее время он все же начинает, по-моему, проявлять кое-какой интерес к окружающему. Надо сказать, что Слава — блистательный знаток не только футбола, но и хоккея и баскетбола. И однажды в каком-то конкурсе знатоков спорта он даже занял второе место после знаменитого спортивного комментатора Владимира Перетурина! Что и говорить, талантливый человек талантлив во всем.
Что касается его семейной жизни, то он сейчас женат во второй раз. Его новую жену, как и первую, зовут Ириной. Катя, дочь от первого брака, замужем за американским кинематографистом и живет сейчас в США. Недавно родила ребенка, так что Слава у нас теперь дедушка.
Но творческой энергии у него от этого не поубавилось. С огромным успехом прошли его гастроли в Америке, в которых принимали участие, помимо меня, ансамбль «Самоцветы», Алена Апина, Валя Легкоступова, Володя Маркин, Леша Глызин. Так что коллег по творчеству и любящих его людей ему не занимать. И невзирая на время, приносящее с собой все новые и новые перемены, Слава внутренне остается прежним — таким же прекрасным мелодистом, находящим самый краткий путь от сердца артиста к сердцу зрителя. То есть старается не выходить за рамки своего жанра, в котором является признанным лидером. Те же, кто пытается ему подражать, балансируют на грани китча. Ибо то, что делает Слава, уникально в своем роде: это песня, рассчитанная на то, чтобы ее пели повсюду — на улице, за праздничным столом, да в том же ресторане. Словом, везде, где кипит жизнь. В этом — его главный секрет.
Что же касается так называемых «кабацких» интонаций в его творчестве… Я, скажем, никогда не скрывал, что это направление мне не близко, оно не лежит в русле моих интересов, а потому практически никогда не пел песен этого жанра. В свое время, когда Слава предложил мне исполнение его суперпопулярного хита «Не сыпь мне соль на рану», я отказался. Говорю: «Слава, при всем моем к тебе уважении я это спеть не смогу. Эта песня — мне не по плечу!» То есть спеть-то я ее, конечно, спел бы, дело здесь не в профессии. Просто для исполнения подобного репертуара нужно обладать и соответствующим внутренним настроем, который я назвал бы «мелодраматическим», «сентиментальным». Но что же мне, извините, делать, если мелодрама — не мой жанр? А у Славы Добрынина все, если надо, получается блистательно! Так что счастья тебе и долгих лет жизни, мой дорогой Слава — наш замечательный «Доктор Шлягер»!
До и после перестройки
Игорь Крутой * Рэм Вяхирев * Рим Сулейменов * Ралиф Сафин * Вагит Алекперов
В 1980 году я ушел из Гостелерадио, организовал свой собственный эстрадный коллектив и стал работать в Росконцерте. Это потребовало от меня огромных усилий, так как содержание ансамбля стоило очень больших денег. Приходилось давать по триста-четыреста концертов в год. Таким образом, мой коллектив в составе двадцати человек неплохо кормил Росконцерт, принося после каждой поездки в его копилку по двести — триста тысяч рублей чистой прибыли. Это, напоминаю, было в то самое время, когда средняя зарплата по стране составляла сто с лишним рублей. В конце концов я написал справку заведующему идеологическим отделом ЦК партии Василию Пантелеймоновичу Шауро, где просил увеличить мне концертную ставку. Скажем, оперный артист получал за концерт сто шестьдесят — сто восемьдесят рублей, в то время как я, артист эстрады, имел за то же самое всего… двадцать семь рублей пятьдесят копеек. И это была самая высокая ставка на советской
Это началось с приходом на пост генсека Юрия Андропова, с именем которого связаны известные попытки ужесточения режима. Тенденция была все та же, что и в незапамятные сталинские времена, — уравнять всех во всем, независимо от рода деятельности каждого и заслуг его перед страной. В первую очередь я имею в виду нас, артистов. Сегодня, как известно, наша прокуратура проявляет порой не меньшую активность по отношению к известным личностям, но это, слава Богу, регулируется рамками закона. А тогда все целиком зависело от прихоти и произвола какой-либо начальственной персоны. Защиту от этого чиновничьего произвола я мог искать только в ЦК партии, хотя все это вместе составляло в общем-то единую структуру.
Причем, что характерно, в то же самое время из ЦК пришла так называемая разнарядка по приему артистов в члены партии. То есть сам артист, как, впрочем, и любой другой представитель советской интеллигенции, не мог по своему желанию вступить в Ряды КПСС, на что существовала особая жесткая квота. Что же касается «простых людей», рабочих и колхозников, на них эти ограничения не распространялись — подавай заявление о вступлении в партию когда хочешь! Таким образом, если тебя, как человека творческой профессии, включали в разнарядку, это означало проявление к тебе особого внимания со стороны правящей партии. А если еще учесть, что все это в данном случае исходило из самого ЦК… Позиция партийной верхушки была ясна — кому же еще, дескать, быть коммунистом, как не певцу Лещенко, известному своим исполнением песен патриотического и гражданского содержания? Но, как я уже не раз говорил, я считаю искусство и политику вещами несовместимыми. Артист — не политик, у него свои задачи. И хотя такое предложение со стороны партийных верхов означало, что мне дается как бы индульгенция на доверие властей, внутренне я противился вступлению в ряды какой бы то ни было идеологической организации, памятуя стихи Андрея Вознесенского: «Умеют хором журавли, а лебедь не умеет хором».
Но как бы там ни было, творящийся произвол требовал принятия каких-то мер для защиты, что и побудило меня обратиться с письмом в ЦК. Шауро обещал помочь и обещание свое сдержал — ставку мне увеличили. А спустя еще какое-то время я был принят в партию. Но, как ни странно, даже столь явно выраженное заступничество всемогущего ЦК не охладило пыл прокуратуры, по-прежнему рьяно пытавшейся инкриминировать мне и моим коллегам по искусству какие-то противоправные действия. Объяснить сие могу только тем, что работники этого ведомства терпеть не могли ни музыку, ни эстраду, ни искусство вообще и всеми силами пытались доказать, кто у нас тут хозяин. И только когда до них дошло, что все их попытки дискредитировать меня в итоге не приносят никаких результатов, от меня отступились. Большую роль в этом, прямо скажем, сыграл известный правовед, ректор Юридического института Олег Кутафин, который однажды обратился к помощнику тогдашнего генерального прокурора с настоятельной просьбой: «Послушайте, да отстаньте вы наконец от этих трудяг-артистов! Вам что, заняться больше нечем? Злоупотреблений нераскрытых в стране мало?»
Что же касается моей дорогой и нежно любимой подруги Сонечки Ротару, то у нее вдруг объявился совершенно неожиданный защитник — зять Брежнева Юрий Чурбанов, замминистра МВД, который просто-таки спас Соню от грозивших ей обвинений: «Не трогайте вы эту прекрасную певицу, оставьте ее в покое. И вообще — артистов больше не тревожить!»
Одним словом, вся эта судебно-прокурорская «эпопея» попортила нам всем немало крови. Но сбить с нас творческий настрой, стремление все больше и больше постигать тайны своей профессии она так и не смогла. И как бы ни бывало порой тошно от этих бесконечных и беспочвенных придирок, я не переставал заниматься главным — создавать все новые и новые концертные программы, то есть «выбивать» необходимую аппаратуру, шить костюмы, ездить на гастроли…