Апология памяти

Лещенко Лев Валерьянович

А спустя какое-то время, с приходом к власти в 1985 году Михаила Горбачева, началась пресловутая перестройка. Возникли так называемые кооперативы, ныне благополучно канувшие в Лету. С другой стороны, с чего-то же нужно было начинать переход к новым экономическим реалиям, и первые кооператоры сыграли в этом весьма значительную роль. Мне это Удивительное время запомнилось прежде всего своими пышными «кооперативными» концертами, где с нами, артистами, рассчитывались не по каким-то убогим тарифным ставкам, а согласно ранее составленному договору. Все зависело теперь от объективных условий, все играло свою роль — общая сумма сборов, Уровень твоей популярности и еще масса тому подобных факторов. Работать, соответственно, стало намного интересней. Я уже мог позволить себе снять видеоклип, разнообразить привычную форму концерта — одним словом, не топтаться на месте.

А время тогда выкидывало, как известно, самые неожиданные кульбиты. Начать с того, что перестройка захлебнулась, выродившись в некое «псевдоускорение», вожжи от которого оказались в цепких руках спешно переродившихся ретивых «комсомольских мальчиков», жаждущих урвать свой кусок общественного пирога. Главной их целью было якобы утверждение неких «новых идеологических

ценностей» путем отрицания ценностей прежних, «застойных», что было конечно же чистой воды лицемерием — за всей этой публичной мишурой и трескотней не стояло ничего, кроме тайной жажды наживы. А так как певец Лев Лещенко, по громкому определению одной из центральных газет, был не кем иным, как «песенным символом советской эпохи», вышеупомянутые «мальчики» постаралась отыграться на нем, что называется, по полной программе. Вот почему промежуток времени с 1987-го по 1990 год стал для меня самым настоящим испытанием на прочность. С виду все вроде бы было как и прежде — меня довольно часто приглашали на концерты, я много гастролировал, хотя, может быть, и не так активно, как до перестройки, что давало мне возможность нормально жить в материальном смысле. Но вот что касается морального удовлетворения… Одним, скажем, из самых болезненных ударов по моему самолюбию стал тот факт, что меня не то в 1988-м, не то в 1989 году «забыли» пригласить на телевизионный фестиваль «Песня года». Хотя я, как никто иной, мог бы считать себя истинным рекордсменом по количеству «Песен года», в которых принимал участие с самых первых выпусков программы. А те «перестроечные» новогодние «Голубые огоньки», которые проходили теперь без участия Иосифа Кобзона, Льва Лещенко, Софии Ротару? Не знаю, как другие, но я это воспринимал достаточно болезненно, учитывая то, что за двадцать лет работы на сцене внес, надеюсь, кое-какой личный вклад в развитие отечественной песенной эстрады. С другой стороны, можно было отчасти оправдать создавшуюся ситуацию тем, что происходит вполне закономерная смена поколений, что не вечно же нам, старой гвардии, царствовать на песенном Олимпе и что возраст тоже вещь вполне реальная и объективная… Мне ведь, слава Богу, к тому времени было уже под пятьдесят — для эстрадного исполнителя возраст довольно солидный. Хотя, по правде говоря, я никогда не считал себя «чисто эстрадным» исполнителем. Я ведь и на Гостелерадио пришел не как представитель какого-то одного направления, а как певец, владеющий достаточно обширным арсеналом жанров, таких, как, скажем, оперная классика и русский романс.

Но, как бы там ни было, я ощущал образовавшийся вокруг меня вакуум. Причем в подобном критическом положении оказался, естественно, далеко не я один, а тысячи и миллионы людей моего возраста, выросших в одно со мной время. Они метались по жизни, потеряв свои прежние ориентиры и не находя в ней новых. Им тоже было неимоверно трудно вписаться в новую реальность.

Но постепенно привыкаешь ко всему. И даже столь кардинально изменивший всю картину нашего мира 1991 год не показался уже мне явлением глобального порядка. Самым интересным для меня в этот период стало то, что новая власть, которая, казалось бы, должна была априори отрицать все культурные приоритеты прежней власти, отнеслась ко мне, одному из таких «приоритетов», в высшей степени лояльно. Может быть, сыграло роль то, что практически все окружение Бориса Ельцина меня хорошо знало лично. А что касается самого Бориса Николаевича, то я был с ним знаком еще с 1980-х годов в его бытность первым секретарем Свердловского обкома партии… Таким образом, мои контакты с тогдашней верховной властью не только не оборвались, а, напротив, у пились даже более, чем раньше. А такие вещи, как близость к верхам, никогда не проходят незамеченными для тех деятелей рангом пониже, кто живет по известному принципу «чего изволите». И как только они в этом убедились, отношение ко мне со стороны наши» доморощенных культуртрегеров вновь изменилось в самую лучшую сторону. Что поделаешь, такова жизнь…

Но к счастью, тут как раз подоспело одно весьма знаменательное событие в моей жизни, которое дало мне возможность убедиться на деле в том, как ко мне относятся не флюгероподобные начальники «от культуры», а те, кому я верно служил всю свою жизнь, а обыкновенные, простые зрители, ставшие свидетелями празднования моего пятидесятилетнего юбилея в. Концертном зале «Россия» в 1992 году. А проще говоря — как ко мне относится наш народ. Без ложной скромности скажу, что это был мой триумф как певца и как личности. Кроме того, на юбилей приехали представители известных зарубежных агентств и множество моих друзей из Болгарии, Чехословакии, Германии. У меня неожиданно появилась масса спонсоров, преподносивших мне прекрасные подарки. Что уж говорить о моих старых, проверенных временем друзьях, таких, как Володя Винокур, Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон, Алла Пугачева (к которой вскоре присоединился прилетевший специально на мое празднество Филипп Киркоров), Саша Розенбаум, Гена Хазанов, Женя Петросян! Это был праздник, которому, по мнению бывалых сотрудников Концертного зала «Россия», не было равных до сих пор и, наверное, уже не будет… Кстати, название для своего юбилейного вечера я придумал сам — «50 не 50», обыгрывая известное выражение «50 на 50». К шестидесятилетнему юбилею это уже, конечно, не подходит, так что придется придумывать что-нибудь новенькое.

Так вот, этот юбилей дал невероятно мощный импульс всему моему дальнейшему существованию — как в творческом, так и в чисто житейском плане. Во всяком случае, я получил более чем веское подтверждение тому, что все свои двадцать лет на песенной эстраде я прожил не зря. С этого момента, как мне кажется, не то начался новый виток моего жизненного развития, не то открылось второе дыхание… Не важно, как это назвать, но я вновь приступил к активной работе, меня опять стали наперебой приглашать на самые престижные творческие мероприятия. Я стал, как и прежде, желанным гостем на радио и ТВ, начал принимать участие в возобновившемся телевизионном фестивале «Песня года».

Очень важным для себя считаю тот факт, что теперь эту программу выпускала фирма «Аре», принадлежащая Игорю Крутому. Оказалось, что этот суперсовременный музыкант, композитор, создавший огромное количество хитов, с большим трепетом и пиететом относится к нашей песенной сокровищнице прошлых лет. Появления такого человека

российская музыкальная эстрада ожидала уже давно, ей не хватало мощного продюсера — создателя крупных концертных организаций. Это было для нас нечто принципиально новое, не имеющее никаких аналогов в советском прошлом, где всем заправляли Рос-, Мос-, Госконцерт, обладавшие монопольными правами на все и вся. По сути дела, Игорь Крутой стал первым серьезным предпринимателем в среде отечественного шоу-бизнеса. Все, что ни делалось в этой области до него, никак нельзя было назвать системой. Начал же он с того, что стал объединять под своей эгидой некоторых артистов, живущих стихийной, неуправляемой, неорганизованной гастрольной жизнью, приносящей им порой, вместо доходов, одни лишь убытки. Словом, инициативные люди, чье существование зависело от их концертной деятельности, так или иначе включились в организационную системообразующую работу. Не миновала чаша сия и меня.

Случилось так, что в 1990 году, будучи на гастролях в Уренгое, я познакомился с Рэмом Ивановичем Вяхиревым. После концерта меня пригласили в комнату, где кроме него находился еще и начальник НГДУ «Уренгойгазпром» Рим Султанович Сулейменов. Рэм Вяхирев был тогда в ранге замминистра нефтяной и газовой промышленности. Ну, как водится, приняли по рюмке водочки, завязался разговор. И тут вдруг Рэм Иванович, узнав о том, что меня в последнее время одолевают многочисленные проблемы, делает неожиданное заявление: «У такого человека, как Лещенко, не должно быть в этой жизни вообще никаких проблем! А если есть, то решение их я беру на себя». Я, естественно, был всем этим очень тронут и по просьбе гостеприимных хозяев поведал им о том, что как раз сейчас идет организация моего собственного театра «Музыкальное агентство». Театр этот, с одной стороны, как бы уже и существует, но, с другой стороны, как бы еще и нет — по той простой причине, что нам не хватает средств на его полное и окончательное становление. Выслушав это, Вяхирев выразительно смотрит на Сулейменова: «Ну что, Рим Султанович, надеюсь, задача понятна? Надо нашему нефтегазу стать спонсором театра Льва Лещенко». Я, разумеется, от таких слов почувствовал себя на седьмом небе. К этому, как выяснилось позже, были все основания, Рэм Иванович оказался человеком слова. Вернувшись в Москву, мы уже имели возможность арендовать для себя офис в здании Росконцерта на Берсеневской набережной, которое к тому времени сдавалось внаем всем желающим, сняли там две комнаты, куда посадили секретарей и помощников. «Мы» — это я и режиссер Евгений Лейн, с которым мы, собственно, и организовали Театр эстрадных представлений «Музыкальное агентство».

Предыстория же всего этого была такова: директором по организации моих концертов вплоть до 1988 года был молодой способный парень Женя Розенгауз. Но когда на советской эстраде начался настоящий бум, вызванный появлением небезызвестных групп и солистов типа «Ласкового мая», Жени Белоусова и Кати Семеновой, которые начали «косить» совершенно баснословные «бабки», между мной и Розенгаузом пробежала, как говорится, черная кошка. В результате чего он и стал работать директором Кати Семеновой. Со мной, однако, остался второй директор — Слава Мамонтов, в прошлом танцовщик Ансамбля народного танца СССР под руководством Игоря Моисеева. С ним мы плечом к плечу и бились с одолевающими нас невзгодами до тех самых пор, пока не возник Женя Лейн с идеей создания театра «под имя» Льва Лещенко.

Здесь следует пояснить, что «Музыкальное агентство» — в большей степени название, чем определение сущности нашего предприятия. По сути, это конечно же эстрадный театр, дающий возможности и для моей нормальной творческой работы, и для тех, кто меня окружает, — музыкантов, исполнителей самых разных жанров. Первостепенной моей задачей является их «промоушен», что означает «раскрутка», продвижение — словом, устройство их судьбы. Помимо этого, мы занимаемся организацией концертов, фестивалей, презентаций и так далее. Я в принципе могу сам на гастроли не ездить и в концертах не участвовать. Но что я должен делать непременно, так это создавать для своего коллектива прочную экономико-юридическую базу. С другой стороны, определение «театр» в данном случае звучит также достаточно условно. «Музыкальное агентство» вовсе не является неким зданием с привычным всем зрительным залом, где находится сцена с кулисами, хотя наше штатное расписание представляет практически все театральные профессии, начиная с режиссерской группы и заканчивая бухгалтерией. Так что, когда нам необходимо подготовить; какой-то сценический номер, мы либо арендуем репетиционный зал в Концертном зале «Россия», либо ухитряемся репетировать прямо за сценой… Что же касается моих обязанностей, то они достаточно разнообразны, при том, что за мной остается общее руководство. Как глава фирмы, я в ней все определяю сам, с партнерством у меня получается явно хуже. Так было, скажем, с тем же Евгением Лейном, с которым у нас уже в 1991 году начались разногласия в смысле того, кто же из нас все-таки в нашем театре главней — он, как главный режиссер, или я, как художественный руководитель. В результате мы без особенного кровопролития пришли к соглашению, что нам придется расстаться.

После ухода Лейна я опять остался все с тем же Славой Мамонтовым, прекрасным администратором и хорошим, славным парнем. Зрителям нашего поколения он был известен как артист благодаря своему знаменитому эстрадному номеру «Нанайка» — это когда на сцене как бы боролись друг с другом два нанайца в экзотической национальной одежде, а в итоге выяснялось, что все это проделывает один и тот же человек, что приводило публику в неописуемый восторг. Так вот, Слава здорово помогал мне практически во всех моих творческих начинаниях. А в 1992 году у меня в офисе вновь появился Евгений Розенгауз. Пришел он с предложением помочь мне в организации моего пятидесятилетнего юбилея. Я согласился. И они на пару со Славой Мамонтовым, надо отдать им должное, справились с этим блестяще. Мой юбилей стал как великолепной рекламной акцией, так и весьма успешной акцией коммерческой. На последовавший затем роскошный банкет в том же Концертном зале «Россия» пришла масса моих друзей и коллег, благодаря чему все это грандиозное мероприятие получило очень эффектное завершение. В результате я, решив забыть о былых разногласиях, предложил Евгению Розенгаузу стать коммерческим директором-распорядителем моего театра, на что он дал согласие. Слава, соответственно, остался при этом как бы на вторых ролях. Я был одновременно и директором театра, и его худруком, в этом качестве пребываю и по сей день.