Апостол Тимофей. Опыт историко-художественной реконструкции

Алферов Тимофей

В одно мгновение перед Тимофеем прошла в памяти фигура исцеленного Гермаса. «Господи, за что же так получается, что исцеленный здрав, а исцеливший мертв?» И вдруг Тимофей воскликнул вслух сквозь слезы:

– Боже, если Ты и вправду воскресил Твоего Сына, если он и вправду являлся Павлу, то оживи его, воскреси его самого! Ведь он нужен Тебе, он нужен всем нам.

Рядом опустился на колени и взмолился Варнава. Он шептал на незнакомом Тимофею языке. Лишь по отдельным словам Тимофей отгадал родной язык своей матери.

Вдруг Шауль застонал и зашевелился. Варнава ткнул Тимофея в бок:

– Быстро неси сюда воды!

Пока Тимофей соображал,

как местный житель, где тут поближе до колодца, Варнава поднял Павла на руки и поволочил его к дому Евники. Он был значительно выше и сильнее Павла, так что мог нести его на себе.

Павел смог заговорить лишь к утру. Конечно, Евника сделала все возможное. Вместе с местным знахарем приложила все примочки, травы и растирания. Милостью Божией обошлось без переломов костей. Но было ясно, что человеческих сил тут бы не хватило. Заодно помогли и Тимофею с его ушибом головы. И Варнава, и Тимофей, и Евника, и даже бабушка Лоида всю ночь по очереди дежурили возле пострадавшего.

Когда Павел открыл глаза, рядом был его спутник. Отпив воды, Павел спросил:

– Где мы?

– У Евники, – ответил Варнава.

– А где Тимофей?

– Да здесь он. Это он тебя молитвой своей вытянул.

– Я знаю, – простонал Павел. (Тимофей был уже рядом с постелью; кстати, это была его кровать, сам он последние две ночи спал в сарае).

– Спасибо, Тимофей, – продолжил Павел. – Да хранит тебя Господь и воздаст тебе за доброту. Я потом тебе отвечу… Потом скажу…

Тимофей молча глотал слезы. Он встретился взглядом с учителем и подивился тому миру, спокойствию и ясности, что струились из глаз Павла.

Между тем именно с глазами Павлу было труднее всего. Один глаз совсем заплыл от удара, то ли кулаком, то ли камнем. Но Павел упорно обращался именно к Тимофею так, словно тот только что донимал его какими-то расспросами и сомнениями.

– Все хорошо, Тимофей, все так и должно было быть. Не сомневайся, Бог с нами.

– Я не сомневаюсь, – только и выдавил Тимофей, вытирая слезы, – уже не сомневаюсь.

Весь день Тимофей работал во дворе со своей глиной, тщательно следя, чтобы не пришел никто лишний. Впрочем, было спокойно. Приходил только Гермас, причем на своих ногах, уже никем не поддерживаемый. Благодарил и не знал, чем только мог бы послужить своему благодетелю.

– Больше всего за глаз его опасаемся, – сказал Тимофей. – Кажется, его сильно повредили.

– Если бы я мог, я бы свой ему отдал, – отозвался Гермас, – за свои две ноги.

Потом еще тихонько пришел Афродисий. Он сообщил, что эти иудейские разбойники бежали, и больше пока не появлялись.

– Как ни суди, но они же понимают, что это убийство, и при поимке пришлось бы отвечать.

– Да кто бы тут хватился о пришельце? – удивился Тимофей.

– Не говори, тут не так все просто. С ними был Димас, мой сосед, он потом говорил, что слышал, как они, переговаривались между собой. Оказывается, этот Павел – римский гражданин. А убить римского гражданина – штука опасная. Они и постарались все чужими руками сделать. – И помолчав, Афродисий добавил, – если что понадобится, обращайся.

Вечером Павел смог говорить уже яснее. Жар у него прошел, сознание прояснилось.

– Вы знаете, – говорил он Евнике, Лоиде и Тимофею, – эти злодеи сказали частично и правду. Я был гонителем этого пути, я гнал учеников Иисуса. Как-то в Иерусалиме был суд над одним из них. Его звали Стефан. Суд закончился расправой без приговора. Стефан

сказал, что он видит открытые небеса и Иисуса одесную небесного престола. За это его стали бить камнями, как меня вчера. Но его убили насмерть. А я тогда одобрял его убийство и стерег одежды его убийц.

И вот, теперь я прошел через то же испытание. Я ведь, по-видимому, действительно умер. Когда меня ударили последний раз, я уже не помню, что было. Но вдруг я увидел себя на прекрасной поляне, а надо мной склонился этот самый Стефан. С тем же лицом, как у Ангела, как тогда на суде. И говорит: «Мир тебе, брат Шауль. Вот и ты здесь. Бог простил тебя и я прощаю. Мы будем вместе, но не теперь. Тебе еще Бог судил потрудиться в благовестии. Да и Тимофей оттуда тебя зовет». И вновь на меня навалилась боль, которой я какое-то время не чувствовал. Я понял, что я вновь в своем избитом теле.

И он добавил с каким-то особым теплом:

– Тимофей, Бог вернул меня тебе по твоей просьбе. Чтобы ты не сомневался, что Он воскресил и Иисуса. Теперь ты веришь?

– Верю, – твердо ответил Тимофей.

– А чему ты веришь?

– Что Он воскресил и Иисуса, и тебя.

– Это хорошо, – сказал Павел, – но это не все. Верь, что любящим Бога все содействует ко благу. Хочешь быть учеником Иисуса – ты будешь исцелять других, ты будешь раздавать жизнь. Один воскрешенный из мертвых на твоем счету уже есть, – он слабо улыбнулся. – Но при этом тебя тоже будут бить, а сам себе ты здоровья не выпросишь.

– Это почему? – удивилась Евника.

– Потому что здоровье ему вымолишь ты, – снова улыбнулся Павел. И добавил очень серьезно. – Таков путь самого Христа в славу. Он исцелил массу людей, но ни разу Его чудодейственная сила не пришла на помощь Ему самому. Так о нем было сказано пророком: Он носит наши немощи, он болеет нашими болезнями. Он страдал за наши грехи. Боль ему причинили наши беззакония. Он пострадал за меня еще до того, как я причинил зло его ученикам. Когда мы помним об этом, мы сами несем и веру, и благую весть, и исцеление другим. А они понесут еще дальше. Так что, когда Он скоро вернется, все люди во всех концах услышат весть о нем.

– Скажи, Павел, – спросил Тимофей, – а как же ты был гонителем христиан и вот этого Стефана, а потом сам стал верующим в Иисуса? Что произошло у тебя?

– Меня призвал сам Господь Иисус. Дело было так. Я шел с письмом от синедриона из Иерусалима в Дамаск, чтобы в местной иудейской общине тоже начали преследовать учеников Иисуса. И вот уже на подступах к Дамаску внезапно перед нами засиял неописуемый свет, от которого я потом потерял зрение на какое-то время (оно и до сих пор не восстановилось). Но в этом свете передо мною предстал сам Сын Божий. Он сказал: «Шауль, что ты гонишь меня? Это так же трудно, как самому на острие лезть». Я спросил: «кто ты?». Он ответил, «Я – Иисус, которого ты гонишь». Он говорил со мною, как Господь с рабом, но Он не упрекал меня, не угрожал. Казалось, Он даже пожалел меня. Я понял, что это Он сам, воскресший из мертвых. И Он повелел мне стать свидетелем всего, что я видел. После этого видения я ослеп и лишь с поводырями добрался до Дамаска. А там меня нашел один местный верующий брат, рассказал мне об Иисусе все, что знал сам. И тогда же он меня крестил. После крещения я снова стал видеть, но хуже, чем прежде. Но главное, в памяти моей навсегда запечатлелся его кроткий взгляд, Его неизмеримая милость. Я был врагом Ему – и этим вредил самому себе. А он избавил меня от моей же собственной злобы. Его доброта навсегда изменила меня.