Апотекарий
Шрифт:
Я повернулся, посмотрев на мухоморчика. Она в ответ только скривила тонкие губы, пряча лицо в тени своей шляпы. Лиса открыла глаза, подняв голову и устремив ясный взгляд на меня. Я ощутил внутри холод, как будто стал стеклянным и сейчас меня разглядывали на просвет. Невольно поёжился, но выдержал. Чтобы себя чем-то отвлечь, взялся за ещё влажные льняные лоскуты, собирая их и сворачивая по отдельности, складывал возле куля.
Девочка поднялась с места, вставая на носочки, обняла за шею зверя и что-то зафырчала ей на ухо. Получив в ответ такое же фырканье и лисье дробное «ке-ке-ке»,
Они общаются? Понимают друг друга? На зверином-то языке?! Видимо, все эмоции были считаны с моего выражения – мухоморчик мимолётно тускло улыбнулась. Сжимая пальцами полы своей шляпы, словно ища в ней поддержку и убежище, наконец, она выдавила:
– Испугались. Чёрная рана. Страшная рана.
Я подхватил:
– У них нет никого, кто мог бы справиться?
Она кивнула. В моих глазах картина сложилась с другой стороны. Я почувствовал внутреннее облегчение. «Всё относительно», – напомнил сам себе.
– Что за рана? Чем она отличается от обычной? Яд? Или, может, болезнь?
Проводница долго молчала и, набравшись решимости, выдохнула:
– Ахирская проказа.
И тут же с вызовом вскинула голову, впиваясь в меня взглядом, отпустив шляпу и стиснув кулачки, выпрямила руки вдоль тела. Я вздрогнул от неожиданно резких движений и впервые увидел её глаза – большие и чистые, с красной в белую крапинку радужкой. И почему я не удивлён? Хотел улыбнуться, но подавился, столкнувшись с переменами во всём её виде – напряжение и подавляемая ярость. На мгновение мне почудилось, что она сейчас бросится на меня с кулаками, и лиса ей при этом поможет. Но вот сам её взгляд словно кричал замолченное, но очень явное: «Почему ты ещё не бежишь? Беги, как и все остальные!».
Я совсем растерялся, не зная, как быть. Судя по вмиг накалившейся обстановке, она сообщила мне жуткую весть. Но я даже представления не имел, что такое «Ахирская проказа». Чёрная кожа вокруг раны? Так это просто мёртвая плоть и гнильца заражения, от которой мы совместной помощью избавились и дали телу возможность обновиться. Однако иглой впившееся в меня чувство сомнения стоило развеять – вдруг я упустил что-то?
Я хмурясь вернулся к девушке, беря в одну руку уже меркнущую лампу, а второй приподнимая свободный край листовой припарки. Моему взору предстала часть аккуратного вишнёвого шва, стянувшего покрасневшую кожу. Никакой черноты или ещё чего-то постороннего ни под швом, ни вокруг не было, но я оставил себе в голове заметку провести более тщательный осмотр, когда придёт время.
Лампу я отставил, до осмотра в ней надобности нет – света летнего дня хватало. Он грел тело и душу и обещал быть с нами ещё какое-то время.
Обратил внимание к мухоморчику и обомлел – она застыла, следя за каждым моим действием, а из её глаз градом катились слёзы, окончательно вгоняя меня в ступор.
Откуда такие реакции и перемены настроя? Насколько всё плохо в её детском виденье и отношении
Как бы то ни было, буду исходить из того, что есть. А есть позабытая и тем самым спасённая от огня гнильца на листьях. Этой чёрной заразой стоит заняться – очень уж она привлекла внимание. Но что делать с плачущим ребёнком? Её нужно как-то успокоить. Знать бы ещё, как это делается.
– Я не знаю, о какой проказе ты говоришь, – честно признался я, – но, может быть, ты слишком тревожишься? Зелье хорошо регенерирует рану.
– Внутри, – всхлипнула проводница, ладонями утирая безостановочные слёзы. Лиса опустила голову, ткнувшись носом в её шляпу. Я почувствовал, как тревожная печаль и ярость, повисшие в воздухе, начали успокаиваться.
Её ответ заставил меня задуматься. Но я ведь предусмотрел этот момент, когда подбирал формулу. В моей памяти были ситуации, когда Каша боролась именно с внутренним заражением, из раза в раз повторяя, что «не всё верн?, что наверху».
– Если внутри всё ещё есть какое-то заражение, то среагирует пыльца чистоцвета. Но из того, что я уже вижу, реакции нет. Глядя на тебя, я теперь не совсем уверен, но пока процесс идёт успешно.
Я, обмотав ладонь лоскутом, снял с костра опустевший котелок: соляной раствор в нём окончательно выкипел, осталось сполоснуть чистой водой и можно готовить.
Попутно размышлял о том, почему всё это умею. Бабка учила меня разному, но напрямую лeкарству – нет. Делала всегда всё сама, я только на подхвате был: приносил-уносил нужное, слушал, держал, наблюдал. Единственное, чем сам занимался из этой области, когда выдавалась возможность – учился сшиванию. В этом мне помогала Анка. Иногда она приносила с охоты зайцев либо раненных, либо недавно убитых – и я оттачивал свои навыки на их ещё мягкой коже.
– Если тебя это утешит, – продолжил я, – то знай, что я останусь с вами, пока идёт заживление. Это займёт ещё несколько часов. А дальше буду ориентироваться на состояние девушки и её восстановление сил. Но этому можно подсобить.
– Как? – я услышал хрупкую заинтересованность в голосе.
– Сытным питанием и покоем. Она потеряла много крови и энергии, для хорошего восстановления одной алхимии будет мало. Добавляя к этому, я совсем забыл спросить – откуда такая рана? И как давно?
Мухоморчик кивала моим словам, после обратилась к лисе и снова зафыркала. Та благосклонно прикрыла глаза, шевеля ушами и поднимаясь с места. Я зачарованно смотрел на её зёв и потягивания, почти потеряв нить разговора.
– Второй рассвет. Упала.
И она взялась распрягать рыжего зверя, снимая рюкзаки и составляя их в одну кучу возле корня, ближе к древесной полости. Я принялся за анализ новой информации и подсчёты, попутно заканчивая со сбором своих вещей.
Конец ознакомительного фрагмента.