Аппарат смерти
Шрифт:
У выхода управляющий любезно осклабился и поклонился ему, но мистер Брайт почему-то вдруг пришел в такое бешенство, что плюнул этому грансеньору с бриллиантовыми запонками в лицо — и поспешно выбежал.
Мистер Брайт сидел в огромном, битком набитом фешенебельной публикой зале величайшего в мире театра «Космос».
По сцене, богато декорированной тропическими растениями и ярко залитой светом гигантских прожекторов, суетливо бегал взад и вперед автомат-конферансье с цилиндром в одной руке, тростью и канареечного цвета перчатками в другой.
— Почтеннейшая
Конферансье, без конца кланяясь и задом пятясь к двери, исчез. На сцену вышел мистер Кембридж в сопровождении своего аккомпаниатора. Виртуоз-автомат был высокого роста и прекрасного сложения, брюнет, с артистической шевелюрой и золотым пенсне на строгом римском носу. На нем были безукоризненно сшитый фрак, жилет с огромным, до пояса, вырезом, гофрированная манишка с ослепительными запонками, брюки с тщательно выутюженными складками и блестящие лакированные туфли.
При его появлении зал огласился громом аплодисментов. Он выждал их окончание, скромно, с большим достоинством поклонился, отбросил рукой непокорную прядь волос со лба, потом не торопясь положил на левое плечо сложенный вчетверо носовой платок, а на платок скрипку, примостил ее поудобнее, слегка склонил к ней голову, вытянул руку со смычком — и застыл в ожидании.
Автомат-аккомпаниатор с силой ударил по клавишам рояля. Мистер Кембридж пропустил несколько тактов, потом грациозным жестом опустил смычок на скрипку — и зал наполнился ураганом властных, захватывающих, покоряющих душу и сердце звуков.
Когда он кончил, публика в каком-то исступленном восторге вскочила с мест — и казалось, что весь «Космос» задрожал всеми своими сорока семью этажами от урагана криков и аплодисментов.
Мистер Брайт смотрел вокруг себя — и ему чудилось, что все эти беснующиеся мужчины в дамы тоже автоматы, которых завел какой-то невидимый машинист, и что как только пружина дойдет до конца, все они станут такими же безжизненными, как и отслужившие свою службу автоматы, которых потом сваливают в сарай.
Он даже самого себя пощупал, словно ища скрытый под платьем механический завод: быть может, и он всего лишь автомат?..
— Хочешь, я поведу тебя в одно очень интересное место, еще мало кому известное? — предложил мистеру Брайту его приятель Блекстон. — Нечто в высшей степени новое и оригинальное.
Мистер Брайт с радостью принял предложение.
Приятели сели в аэромотор — и минут через пять спустились на самой окраине города перед каким-то приземистым, одноэтажным, невзрачным домом. Еще пять минут спустя оба сидели в маленьком, тускло освещенном кабачке, в глубине которого было нечто вроде сцены. Кругом, за столиками, сидели еще человек двадцать. Добродушный толстяк-хозяин поставил
— Прекрасный автомат! — сказал мистер Брайт. — Интересно бы знать, чьей это фабрики?
— Фабрики Господа Бога! — ответил мистер Блекстон.
— Это не автомат, а человек во плоти и крови.
— Ты, быть может, вздумаешь утверждать, что и этот шут гороховый, что на сцене кривляется, тоже не автомат?
— Джек Клайнс? Ха-ха-ха! Пригласи его выпить стаканчик — и тебе придется заказать еще не одну бутылку! Он на днях выпил на пари, в один присест, полдюжины пива, две бутылки красного и пол-литра крепчайшего виски.
Джека Клайнса сменила на сцене девица в увешанном блестками платье и небрежно накинутой на плечи испанской шали, с кастаньетами в руках. Под аккомпанемент разбитого рояля она стала плясать, ловко постукивая в такт кастаньетами. Кое-кто из публики захлопал в ладоши. «Молодец, Фрина!» — крикнул какой-то пьяный голос.
Мистер Брайт с недоумением взглянул на приятеля. Тот понял.
— Нет, милый, не автомат!
Мистер Брайт скоро имел полную возможность лично в этом убедиться: Фрина сидела у него на коленях, а он, уже сильно под хмельком, тщетно искал под ее корсажем механический завод.
— Интересно, очень интересно! — бормотал он заплетающимся языком, выходя уже под утро из кабачка. — Интересно, а главное — ново! Ни одного автомата!.. Чертовски оригинально!..
В 2OOO-OM ГОДУ
В Париже, Лондоне, Берлине, Москве, Вене, Риме, во всей Европе развевались голубые флаги с вышитыми на них золотыми буквами «С. С. Е. Р.» — «Свободный Союз Европейских Республик».
Была середина декабря.
Везде шли деятельные приготовления к рождественским праздникам.
К городским аэростанциям то и дело подлетали аэробусы с подарками и лакомствами для детей. На одних были игрушки из Нюренберга, на других — фрукты из Валенсии и Смирны, на третьих — цветы из Ниццы, с Канарских островов, с берегов Ганга. На особых аэромоторах привозили баллоны с конденсированным воздухом Ривьеры, Крыма, Тасмании.
Телевизифон работал вовсю. Иван Сергеевич Карпатов, которому Московская городская управа поручила устройство рождественской елки, совсем захлопотался. Он без конца вел переговоры с появлявшимися на экране в его кабинете директорами театров, артистами и артистками, певцами, певицами, представителями отдельных городов. Надо было выработать общую программу, столковаться относительно целого ряда деталей.
Уловив момент, когда на экране никого не было, Иван Сергеич зажал кнопку телевизифона.
— Дайте мне, пожалуйста, метеорологическую станцию!
Несколько секунд спустя на экране выступил кабинет директора этой станции.
Он ласково кивнул головой.
— Здравствуйте! Чем могу служить?
— Скажите, пожалуйста: какая завтра перед вечером будет температура?
— Между 13 и 15 градусами ниже нуля!
— Этак у нас дети мерзнуть будут. Потрудитесь свести температуру до трех градусов.