Апраксин двор
Шрифт:
Обычного человека такое должно было свалить: рано или поздно потеря крови даже из небольших порезов непременно высосала бы силы даже из самого крепкого и упрямого бойца. Но барон, казалось, и вовсе не чувствовал ран, и уже скоро я заметил, что они закрываются чуть ли не сразу. Всякий раз на песке оставались всего несколько капель. Видимо, Талант не только наделал своего обладателя сверхчеловеческой силой, но и подлечивал прямо на ходу.
Плохо. Похоже, дед Федор не так уж и ошибался.
Конечно, у всего есть предел. Тело Грозина умело справляться с порезами
Но до этого момента еще предстояло дожить. Грозин изрядно уступал мне в умении, зато отлично пользовался собственными преимуществами: весом, мощью и длиной рук. Я достал его уже с с полдюжины раз, но даже сотня таких порезов вряд ли могла принести победу, а подобраться ближе пока никак не удавалось.
И тогда я сменил тактику: снова принялся парировать удары. Пальцы тут же тоскливо заныли, плечи налились свинцовой тяжестью, но зато теперь сердито сопящие и буквально пышущие жаром Грозинские телеса оказались совсем рядом. Барон разве что не напрыгивал сверху, будто пытаясь повалить меня и растоптать — раз уж не получается достать саблей.
Кровь из рассеченной брови залила ему один глаз, но второй сверкал уже не злобой, а концентрированный и чистой ненавистью. В ход шли самые грязные приемы — и уж точно не из числа дозволенных. В очередной раз врезав клинком, Грозин подцепил сапогом уже слегка подсохший песок и швырнул мне в лицо.
Я отпрянул, прикрылся плечом, зажмурился и демонстративно принялся тереть глаза рукавом. Видеть и правда стало куда сложнее… впрочем, мне вполне хватало и слуха. За спиной негромко каркнул Вяземский — сердито и даже возмущенно, но это уж точно не напоминало требование остановить бой. Грозин торжествующе расхохотался и двинулся вперед, чтобы закончить начатое.
Шаг. Второй. Третий — уже совсем рядом.
Пора!
Раз — моя сабля взметнулась и снизу вверх прочертила по груди барона алую полосу. Два — стальной змеей укусила в задранный локоть и тут же отпрянула. Три — развернулась и, блеснув на солнце, с хрустом вошла в грудь по середину клинка. Грозин удивленно зарычал, отступая, но не упал — так и остался стоять, понемногу опуская поднятую для удара руку.
Его секундант бросился вперед, крича что-то, хотя мне и так было уже нечем продолжать поединок. Я на всякий случай даже попятился… И не зря: вместо того, чтобы упасть и умереть, как подобает нормальному человеку, Грозин набычился и снова попер на меня. Сделал пару шагов, третий, остановился, ухватил свободной рукой торчавшую из груди саблю прямо за лезвие и с мрачным сопением потянул.
И только потом опустился на одно колено и завалился вбок, щедро поливая песок кровью из пробитого насквозь сердца.
— Кончено, — проговорил Вяземский. — Составим протокол, судари.
— Нет! Как вы можете? — Секундант Грозина сжал кулаки. — Немедленно помогите ему, князь… Вы же целитель!
— Может, и так, друг мой. Но
— Он еще жив!
В самом деле — полностью списывать барона со счетов оказалось все-таки преждевременно: полежав примерно с полминуты без движения он заворочался, поскреб по песку ногами и даже попытался сесть. Для обычного человека такая рана была бы смертельной, но Грозин, к моему глубочайшему сожалению, умирать явно не спешил. Кровь уже почти остановилась, а через пару минут его благородие дотянулся до рукояти сабли и принялся помаленьку расшатывать клинок, скрипя сталью о ребра.
А Вяземский так и стоял столбом и бормотал что-то себе под нос, старательно изображая растерянность и бессилие. Будто до сих пор надеялся, что торчащий из груди клинок все-таки доведет дело до конца и отправит Грозина на тот свет. Я, конечно же, не имел ничего против подобного исхода, но мгновение шло за мгновением, и ситуация становилась все более неловкой.
Видимо, на сегодня мое везение все-таки закончилось.
— Помогите ему, ваше сиятельство, — вздохнул я, поднимая с песка куртку. — Похоже, протоколу придется подождать.
Глава 32
— Ну здравствуй, гимназист. Зачем пожаловал?
Его преподобие выглядел не то, чтобы сердитым или хотя бы недовольным, но удивленным уж точно. В самом деле, до этого дня ему приходилось или отправлять денщика, или самому искать меня чуть ли не по всему городу, чтобы увезти на очередное суперсекретное дело государственной важности. Да еще и на безвозмездной основе. Конечно же, если не считать новых знакомств в самом высшем свете столичного общества и кое-каких преференций в гимназии, из которой меня не исключили лишь чудом.
А сегодня я заявился в здание на Почтамтской по собственной воле — да еще и сумел прорваться сквозь караульных, дежурного капеллана и извилистые коридоры, которые сами по себе были той еще защитой от нежелательных гостей. Почти самостоятельно: Захар, удачно изловленный мною с папиросой у входа, помог одолеть только первый пост, а дальше я шел без всякой помощи.
И добрался.
— Зачем пожаловал? Могли бы быть и поучтивее, ваше преподобие, — усмехнулся я. — Неужели я не могу просто так навестить своего боевого товарища и, можно сказать, духовника?
— Не паясничай, гимназист. Нехорошо. — Дельвиг нахмурился и коснулся георгиевского креста на вороте. — А если есть чего важного — садись и выкладывай.
На мгновение мне даже стало стыдно: я завалился в кабинет без всякого намека на приглашение и вдобавок неудачно пошутил. И если первое вряд ли было таким уж страшным преступлением или даже нарушением субординации, то ко второму его преподобие отнесся весьма серьезно. Впрочем, как и полагается человеку с церковным саном.
— Приношу свои извинения. — Я изобразил виноватый поклон и за неимением кресла опустился на диван у окна — тот самый, на котором бедняга Захар готовился отправиться на тот свет. — Однако у меня возникли мысли, которыми непременно следовало поделиться с вашим преподобием.