Аптекарь, его сестра и ее любовник (Фактор холода)
Шрифт:
К тому времени, как он вышел из ванной, она уже свернулась клубочком под одеялами. Тирни погасил свет и лег на диван, набросив на себя оставшиеся, правда, в меньшем количестве, чем у Лилли, одеяла.
Целый час Лилли не могла заснуть и не сомневалась, что он тоже не спит. Более того, она думала, что Тирни так и не уснул, когда ее наконец сморил сон. Все это время – с того момента, как он погасил свет, и до того, как она заснула, – Лилли пролежала в тревожном ожидании. Чего? Она сама не знала.
После поцелуя напряжение между ними возросло так, что его можно было резать ножом. Разговор начал спотыкаться. Они перестали
Напрасно они так старались сделать вид, что поцелуя как бы и не было. Уж лучше бы посмеялись, уж лучше бы сказали что-то вроде: «Уф! Наконец-то с этим покончено. Ну, теперь, когда наше любопытство удовлетворено, можно успокоиться и заняться вопросами выживания».
Вместо этого они сделали вид, что ничего не произошло. Каждый боялся ошибиться, сказать или сделать что-то такое, что могло бы разрушить хрупкое равновесие. И вот к чему это привело: после их наигранных и неуклюжих попыток проигнорировать поцелуй Лилли стала ждать, что вот сейчас Тирни скажет «Ерунда все это», соскочит с дивана и заберется к ней на матрац, под одеяла. Потому что это был не просто поцелуй. Это была прелюдия.
«Я не настолько цивилизован», – сказал он тогда.
Еще миг, и вот он уже обхватил ее лицо своими сильными руками – она любовалась ими весь вечер – и прижался губами к ее губам. Ни минуты не колебался и разрешения не спросил. Он не казался ни виноватым, ни робким. Ни в малейшей степени! С той минуты, как их губы соприкоснулись, его рот был требовательным и жадным.
Он расстегнул ее пальто и сунул руки внутрь. Его руки обвились вокруг нее, он слегка согнул колени и притянул ее к себе и крепко прижал. Одно это без всяких слов говорило: «Я хочу тебя».
Теплая, текучая волна желания прихлынула к ее животу и бедрам. Какое это было блаженство – вновь ощутить прилив чувственности! Никакое вино, никакой наркотик не могли его вызвать или заменить. Никакое другое волнение не могло сравниться с этим пьянящим, щекочущим ощущением сексуального желания.
Боже, как давно с ней этого не было! Уж точно с тех пор, как Эми умерла. Ни у нее, ни у Датча просто не было эмоциональных сил на секс. Они пытались, но безуспешно. Ей трудно было притворяться, не ощущая ни малейшего желания, а отсутствие отклика с ее стороны нанесло новый удар по самолюбию Датча, и без того ущемленному. Он попытался придать себе уверенность самым простым способом: стал ходить на сторону. Это она могла бы простить. Ну… возможно, могла бы. Он искал у других женщин то, что она больше не могла ему дать.
Но вот чего она не могла ему простить, так это его похождений на стороне, которые начались задолго до рождения и даже до зачатия Эми.
Лилли потребовалось немало времени, чтобы понять, почему Датч начал ей изменять в первые годы брака, когда их сексуальная жизнь была такой насыщенной и бурной. Но в конце концов ей стало ясно, что он постоянно нуждается в поддержке и ободрении. И в постели, но и в еще большей степени вне ее. И еще Лилли поняла, как это утомительно – обеспечивать эту поддержку бесконечно и поминутно. Сколько она ни старалась, все было мало.
Они познакомились на торжественном благотворительном банкете по сбору средств в фонд полиции Атланты. На волне общественной популярности после успешного раскрытия убийства Датч стал плакатным героем департамента
На трибуне он смотрелся необыкновенно импозантно, был хорош собой, обаятелен и красноречив. Он вообще казался неотразимым: вчерашний герой футбола, превратившийся в героя убойного отдела полиции. Его речь подвигла важных гостей, почтивших банкет своим присутствием, проявить щедрость, а Лилли – подойти к нему после банкета и представиться. К концу вечера они договорились о свидании.
Через шесть месяцев они поженились, и в течение года жизнь их была прекрасна. Они оба много работали, оба отдавали много сил карьере, но и любви предавались с такой же силой. Они купили коттедж в горах и уединялись в нем на выходные, частенько при этом не покидая спальни.
В то время Датч чувствовал себя уверенно, и это чувствовалось в постели. Это проявлялось в том, как он занимался любовью. Он был чутким и щедрым партнером, страстным и великодушным любовником, заботливым мужем.
А потом начались ссоры. Его злило, что Лилли зарабатывает гораздо больше, чем он сам. Она уверяла, что это не имеет никакого значения, они же теперь – одно целое. Он выбрал стезю общественного служения, говорила она, где самая трудная работа часто недооценивалась, причем не только в денежном выражении.
Она говорила искренне, но Датч слышал в ее словах лишь подтверждение того, что считал своим личным провалом. Он считал, что никогда не достигнет такого положения в полиции, какого она добилась в своем журнале.
Со временем его ощущение собственной неполноценности превратилось в какую-то манию, в беду, которую он сам на себя накликал, в сбывшееся пророчество. А звезда Лилли меж тем всходила все выше. Ее успех все больнее бил по его ущемленной гордости, и он пытался восполнить ущерб, заводя романы с женщинами, которые видели в нем того самого удалого героя, каким он так хотел казаться.
Всякий раз, когда Лилли уличала его во лжи, он выражал глубокое раскаяние и уверял, что его измены – всего лишь ничего не значащая мелочь. Но для Лилли эта мелочь значила очень много, в конце концов она пригрозила оставить его. Датч поклялся, что, если она его бросит, он умрет, обещал хранить ей верность, твердил, что любит, умолял простить его. Она простила, потому что уже ждала Эми.
Ожидание ребенка сплотило семью, но лишь до тех пор, пока ребенок не появился на свет. Пока Лилли приходила в себя после родов, Датч начал встречаться с женщиной-полицейским. Когда Лилли обвинила его в измене, точно зная, что измена имела место, он стал все отрицать, утверждал, что ее подозрения вызваны переутомлением, послеродовой депрессией, приливами молока и гормональной нестабильностью. Эти издевательские утверждения оскорбили ее куда больше, чем его неуклюжая ложь.
Посреди этих супружеских баталий Эми представляла собой как бы нейтральную территорию, на которой они могли сосуществовать. Она порождала столько любви, что рядом с ней их жизнь казалась почти нормальной. Радуясь дочке, они забывали прошлые ссоры и обиды. В разговоре они избегали тем, вызывавших трения. Их уже нельзя было назвать счастливой парой, но, по крайней мере, их отношения обрели некую устойчивость.
А потом Эми умерла. Ослабленные опоры брака быстро рухнули под грузом горя. Их отношения стали стремительно ухудшаться. Лилли показалось, что хуже уже не будет.