Аптекарша
Шрифт:
— Ничого. Зато скоро вскрышу кончим. Веселей будет, — сказал второй, незнакомый.
Голоса затихли... И вдруг мимо Лены прошел кто-то высокий, блеснули в огне башенной лампочки черные резиновые литые сапоги. Лена не успела разглядеть человека. Вот он на мгновение остановился. Повернулся к Лене. Забелело в темноте лицо. Видимо, всматривался тоже, что-то пытаясь угадать, тоже не узнав, не разглядев в ночи. «Он, — подумала Лена. — Кажется, он... Конечно, он!» Что-то вдруг заныло, затосковало в ее сердце. Какая-то неожиданная горечь. «Сейчас
— Эй, Лешка, с кем в кошки-мышки играешь? Время! — громко, грубо крикнули с грузовика.
Тогда он повернулся и быстро побежал к грузовику. Грузовик пошел.
«Зачем все это?.. Хорошо, что не узнал. Хорошо, что не наговорила чепухи. Всякой ненужной чепухи», — опустошенно, словно после тяжелого усилия подумала Лена. Тих был Железногорск, на ночную авральную работу уехали люди на грузовиках. А Лена возвращалась домой... Пусть в аптеку, пусть в запах химикатов, эссенций, но все-таки на свою пристань, все-таки домой.
Когда Лена уже крепко спала, когда ей снилось что-то неопределенно-приятное, тревожный, грубый звук словно разрубил ее сон. Стучали в окно. Лена кое-как оделась и выскочила на улицу. У окна стоял комендант поселка, тот самый, что определил Лену на жительство.
— Кязимов зовет, — сказал он, — в контору.
— Что случилось? — спросила Лена.
— Кязимова спрашивай, а не меня, — недовольно сказал сонный комендант. — Чепэ какое-нибудь.
— Какое чепэ? — спросила Лена.
— А... — отмахнулся от нее комендант. — Давай-ка быстренько...
Через минуту они были в кабинете начальника СМУ. Смуглое восточное лицо Кязимова при электрическом свете казалось желтым. Кязимов был взволнован.
— Скажите, вы что-нибудь понимаете в медицине? — спросил Кязимов и с сомнением поглядел на Лену.
— Я окончила медицинское училище, — сказала Лена с достоинством.
— Ну, вас же учили не этому... Вас же учили с пилюлями работать, а не с людьми.
— Что случилось? — спросила Лена.
— Случилось то, что единственный дежурный врач из райцентра уехал по вызову... А здесь у нас врача нет, как вы знаете.
— Да я не об этом, — сказала Лена.
— Случилось то, что землеройка в карьере перевернулась.
— Кто пострадавший? — бледнея, сказала Лена.
— Экскаваторщик, — сказал Кязимов.
«Нет, не буду спрашивать, — сказала себе Лена. — Ни за что не буду спрашивать».
— Требовать от вас я, конечно, этого не могу... Это с конце концов не ваше дело.
Лона молчала.
— Это — мое дело, — сказала она тихо. — Но как туда добираться?
— Я бы вам дал свою машину, но ее некому вести... Водитель живет в райцентре. Весь остальной парк занят в руднике. Поэтому вы доберитесь до Озерцов. Может быть, там схватите попутную... За Гусарскими
«Так вот они где, Гусарские низины», — подумала Лена. И еще она подумала о том, что жила всю жизнь легко и празднично и никогда не знала, что такое беда... И вдруг пришла беда, и была она связана с этим темным, странным названием «Гусарские низины». Она не знала этих низин, беды и страха она тоже не знала... Она знала только, что можно засылаться на экзамене, что можно поссориться с матерью или подругой, что есть в жизни неприятности и неурядицы, но все это так поправимо... А сейчас за Гусарскими низинами перевернулась землеройка... Лежит засыпанное землей человеческое тело, сильное, складное тело Алексея, беспомощно раскинулись руки, так тепло и осторожно прикасавшиеся к ее рукам...
— Ну, я пойду, — потерянно сказала Лена.
«А может быть, отказаться от всего этого?..» — подумала она, и какой-то трезвый, чужой холодок прошелестел в сердце. В конце концов она только аптекарша... Идти ночью бог знает куда...
Кязимов курил и смотрел на нее. Он не решался ее отпустить, какое-то невысказанное сомнение точило его... Перед ним был не врач, который может вылечить и спасти человека. Перед ним стояла девчонка, растерянная и, очевидно, неумелая девчонка, которая боится идти...
Кязимов курил и думал. Он умел многое и многое знал. Он умел строить, но не умел лечить. И в первый раз в жизни он пожалел об этом.
— Я чувствую, вам это не по силам, — сказал Кязимов с жалостью и чуть-чуть с презрением. — Оставайтесь...
Лена молчала... Ей вспомнились женщины, мочившие коноплю: «А ну, подмогни, городская...»
Эх ты, городская!.. Ты стоишь и тоскуешь, у тебя бессильные, отяжелевшие руки. Ты с ужасом думаешь о светлоглазом парне, мелькнувшем в твоей жизни, как поезд на полустанке. Но больше всего ты жалеешь себя.
Кязимов молчит и курит, жужжит почему-то лампочка, словно цикада. Сейчас она лопнет, погаснет, и больше Лена не увидит шафрановое лицо Кязимова и горячие, презирающие ее глаза. И действительно, гаснет свет. И теперь, когда Кязимов не видит Лену, она вытирает рукой глаза и тяжелым, набухшим от слез голосом говорит:
— Я пойду...
И она слышит голос невидимого ей Кязимова:
— Учтите, что в Озерцах вы можете не достать машину... А до Озерцов вас проводит комендант. Сапоги резиновые наденьте.
Через несколько минут Лена уже шла по дороге, на плече ее висела походная аптечка, а рядом с ней шел комендант. Комендант молчал, но невысказанное ругательство все время пряталось в его губах и не могло спрятаться до конца... В сущности, он был угрюмым человеком, которого стащили с постели.
— Знаете что, — сказала Лена, — идите домой. Меня проводит один человек... А вы идите спать.
Комендант с удивлением смотрел на нее.
— Какого еще дурака сыщешь сейчас, чтобы перся до Озерцов? — сказал он. — Ладно уж!