Аптекарша
Шрифт:
Лена остановилась, Ей было тяжело, даже страшно идти с этим молчаливым, чужим человеком. Ей захотелось остаться одной.
— Идите домой, — сказала она. — Извините за беспокойство.
— Как знаешь, — сказал комендант. — До Озерцов напрямки километра четыре.
В Озерцах машину Лена не достала... Попутные ей не попадались. Автобаза находилась в Озерцах, но водители жили кто где, потому что общежитие для мехколонны только еще строилось. Нужно было разыскивать шоферов...
— Да тут кальер не так уж далеко... Дорога только нехорошая — Гусарские низины, — сказал ей старик-сторож. — Да низины эти, поди, километра два,
— А что в них такого... страшного, в низинах? — спросила Лена, ища у старика опровержения своим страхам.
— Да ничего страшного в их и нет, — сказал старик. — Болотце просто... А сейчас дождик прошел — набухло. Да ты пройдешь!.. Тут у нас все ходют.
И она пошла.
Начался редкий лес. Потом он перешел в кустарник. Кусты в темноте казались ей людьми... Это были чужие, враждебные люди... Они присели, готовясь к прыжку.
«Чепуха какая-то! — успокаивала себя Лена, — Кусты как кусты... Это и есть, видно, Гусарские низины. Не так уж страшен черт...»
Однако Лена вдруг почувствовала, что каждый шаг дается ей с трудом. Какая-то невидимая тяжесть тянула Лену к земле. Это было не обычное болото... Здесь не было чавкающей под ногами жидкой грязи, кочек. Почва казалась вполне надежной, безопасной. Лена ступала на, казалось, сухое место, но нога неожиданно теряла твердость опоры и уходила в тягучую хлябь... Затем метров десять — пятнадцать Лена шла по слегка заболоченной земле, по довольно крепкому покрову, и вдруг опять земля оборачивалась к ней предательством, и сапоги проваливались в липкое, студенистое месиво,.. Ящичек походной аптечки вдруг стал тяжестью и помехой. Он сползал с плеча, мешал каждому ее шагу, точно и он вступил в сговор с темными силами Гусарских низин. Днем все это, конечно, выглядело бы иначе. Но сейчас, когда ночь мешалась с рассветом, когда за кустами тускло бледнело низкое небо, Лена чувствовала, как все ее тело наливается холодной тяжестью страха. В эти минуты Лена старалась думать о том, как через год или два она вспомнит эту ночь и эту дорогу и все ее сегодняшние бедствия покажутся маленькими, может быть, даже смешными.
«Когда расскажу об этом нашим новороссийским, небось, не поверят, скажут, треплется!»
Да, она им расскажет обо всем... О Гусарских низинах, и о комнате-аптеке, и о том, как за стеной на рассвете кричат: «Р-рёта, подъем!» Только об Алексее она, пожалуй, не расскажет.
И будет старый пляж у залива, и каникулы, и ее друзья... А потом все вместе они пойдут в чебуречную, и будут жевать, обжигаясь, вздувшиеся от масла, золотистые чебуреки, и смеяться над чем попало, смеяться и рассказывать анекдоты, смеяться и ни о чем не думать. Смеяться!..
А потом пойдут по белым жарким улицам. Дома словно вспотели от солнца, раскрыли окна, чтобы легче дышать. «А что, если этого не будет? Вообще ничего не будет? А что, если я не дойду, захлебнусь в этой жиже — и все?» Лена подумала об этом с ясностью, с холодком, не с тем, что заставляет человека метаться, — со странным, спокойным холодком, от которого шаги делаются покорными, механическими.
Где-то в глубине души она, конечно, не верила, что можно утонуть в Гусарских низинах, где каждый день ходят люди, откуда до поселка несколько километров... Но даже в городе ночью она редко ходила без провожатых. И поэтому сейчас мир заселился тысячью больших и маленьких страхов... Но был один страх, помогавший Лене идти. Это был страх за человека,
Все, что она делала до этой ночи, она делала для себя. Для себя она сдавала экзамены, слушала лекции, для себя дружила с подругами, встречалась с парнями. «Когда-нибудь потом буду делать для других, — думала она. — Когда буду самостоятельной, взрослой...» Ей казалось, что она еще не скоро будет взрослой. И вот сегодня она взрослая. Кажется, первый раз в жизни она взрослая!
«Ну, а может быть, это не Алешка попал в беду. Может быть, это совсем незнакомый, совсем чужой... Вернись!..»
Но Лена знала, что уже не вернется. Она не героиня. В сущности, она порядочная эгоистка. Ей вовсе не по душе эта болотная романтика. Но она сегодня лучше самой себя, потому что от нее зависит другая человеческая жизнь, потому что она идет по Гусарским низинам не для себя, а для других...
Эта радостная и чистая мысль на мгновение согрела Лену.
Еще шаг, еще один, еще... Лена снимает с плеча ящик и берет его в руки. Так удобнее. Прямо в глаза лезет проклятый кустарник. Светлеет небо... Рассветный зябкий ветер...
«Ничего... Еще шаг, еще один...» И вдруг Лена чувствует необычайную легкость. .Ее измученные, сбитые ноги вдруг теряют вес, становятся удивительно легкими... «Неужели земля?» — думает Лена и с удивлением пробует носком сапога эту твердую, такую славную поверхность, которая не подведет, не затянет внутрь. Ей хочется лечь на холодную, по-рассветному пахучую землю, всю в рыжей мокрой траве, лечь и оцепенеть... Но ложиться нельзя. Надо идти быстрее, быстрее идти! Земля ведет вниз, начинается лес, дымчатый березняк, и неожиданно за этим березняком в солнечной прозрачности рассвета Лена видит рыжие, глинистые берега. Что это, озеро? Только воды нет в этом озере... Пологие спуски ведут к его дну. На дне копошатся машины, землеройки неутомимо, как кроты, роют землю...
Так вот он какой, карьер!
Это о нем говорили в столовой, в общежитии и на улицах поселка... Лена с раздражением и удивлением слушала всегда эти разговоры.
Карьер был далеко от Лены. Он лежал где-то за Гусарскими низинами, и это название ничего не говорило Лене. У людей, работавших на карьере, были заботы, которые не касались Лены... Карьер жил своей жизнью, Лена — своей.
И вдруг карьер ворвался в ее жизнь, и она узнала тоску, и тревогу, и Гусарские низины...
Лена бежит вниз, и мимо нее, тяжело кряхтя, тащит свой земляной горб самосвал, и с этого высокого горба сыплется мокрая земля. Лена слышит ее сырой ночной запах, и острый холод предчувствия беды вновь пронзает ее...
Рядом работает экскаватор. Он поворачивается, и ковш степенно, важно поднимается над кузовом самосвала, и земля растекается по пустому днищу. И вдруг длинная шея экскаватора замирает и словно бы вытягивается.
Чьи-то теплые руки легли на плечи Лены.
— Это ты вместо врача? Вот уж не думал, что ты придешь!
Не поворачиваясь, Лена улыбнулась измученной, тихой улыбкой и сказала:
— Что у вас тут случилось?
— Самосвал у нас в трех соснах заблудился. Ну, и Ким вертанулся... Мы его в лесок уложили... Ничего, жив курилка! — Алексей повел ее за собой.